Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко

обрамлявших собой «Кровавую дорогу», спуск на нижний уровень монастыря (они простояли до середины 1990-х). Об этом упоминала печорская газета в январе 1939-го: «Сказочно-чудесно в зимний полдень в Петсерской обители. Деревья и храмы сверкают голубовато-снежной белизной. На синем небе отчетливо вырисовываются купола и главки Успенского собора. Благостная тишина царит здесь в эти минуты. Кругом - ни души. Исчезли до весны шумливые туристы, и отдыхает в своих келиях перед вечерней службой монастырская братия. Как сквозь сон слышится неумолчное журчание ручья Каменца да изредка раздается бой башенных часов.

Вдоль главного спуска в монастырь, начиная с Никольского храма, установлены теперь перила из цементных тумб красивой формы, с железной перекладиной; это - работа монастырского схимника иеромонаха Симеона. Несмотря на свой преклонный возраст - 1 марта ему исполнится 70 лет, - он в вечных трудах и много, очень много сделано им для украшения родной обители.

Круглый год служит о. Симеон раннюю обедню в Успенском соборе. К тому же он - монастырский духовник, и множество грешных и печальных признаний пришлось ему выслушать за долгие годы своей подвижнической жизни. За год у него исповедываются тысячи богомольцев». Кто же были эти богомольцы, спешившие к отцу Симеону в 1920—1930-х?.. Прежде всего местные православные жители - не «эмигранты», а просто те, кто после Гражданской войны вдруг перестал быть жителем России и стал жителем Эстонии. Хотя доля русского населения Печор год от года сокращалась (в 1922 году в городе жили 1272 русских, или 63 процента населения, а в 1934-м - 1745 русских, или 41 процент), полностью «эстонизировать» город не удалось. Кроме того, в нем жили также представители народности сету - родственной эстонцам, но православные по вероисповеданию. В условиях обострявшейся с каждым годом националистической пропаганды местные православные держались крепко, сплоченно, составляя единую общину. Кроме того, в Печоры регулярно приезжали русские эмигранты из других частей Эстонии, из стран Прибалтики и более далеких краев. Были среди них и знаменитые писатели И. А. Бунин и И. С. Шмелёв. Здесь они могли видеть настоящий оазис «старой России», навевавший воспоминания о начале ХХ столетия. Недаром княгиня З. А. Шаховская, вспоминая свое посещение монастыря в начале 1930-х, писала: «Три дня провела в Печорах -в России - не скрою: почувствовала себя там больше на родине, чем в Москве в 1956 году». «Много я вынес из этого посещения: и радостного, и горького. Видел Россию-Русь. Она была тут, кругом», - вторил ей И. С. Шмелёв.

Послушник Федор Иртель (1898-1996), впоследствии - схиепископ Феодор, так вспоминал посещение старца в начале 1930-х:

«Не зашибись-то головою, - говорил он откуда-то из-под земли, когда я, постучав с молитвой Иисусовой в наружную дверь, спускался к нему на исповедь. Он встречал с тонкой восковой свечечкой в руке, садился со мной у угла покрытого темной скатертью стола. На стене висела большая икона-картина Воскресения Христова - с припавшей к ногам Воскресшего св. Марией Магдалиной.

Говорил Симеон просто, с псковским акцентом <...> В последние годы отец Симеон страдал ревматическими болями от жизни под землей и потому на уклоне горы, где протекал ручей Каменец, насупротив епископского дома, искусно построил себе деревянную келию для дневного отдыха.

Большой толпой шли к нему печерянки за советами и для исповеди - это походило на старчество.

Также прилеплялся к нему печерский юродивый Васенька Чарский, тридцатилетний, по-детски простой и наивный молитвенничек. Отец Симеон на собранные по Печорам Васенькины копейки покупал ему сапоги и одежду.

Во время чтения Евангелия за ранней литургией в подземном Успенском соборе отец Симеон часто плакал, прерывая чтение.

Я прислуживал ему за этими ранними литургиями.

“Собирался я до войны на Валаам, - говорил мне отец Симеон, - да не доехал. Война задержала; да я после и не жалел; говорили мне, что там много зависти между монахами: кто более молится”.

Отец Симеон был прост, ревнитель безмолвия, старец по дарованию от Бога - в этой простой и суровой внешней оболочке таился дивный огненный цветок любви Божией». ...Относительно мирный период истории монастыря закончился летом 1940 года. 17 июня по требованию правительства СССР в Эстонию были введены советские войска, а 21 июля новоизбранный парламент провозгласил установление в стране советской власти; 6 августа Советская Эстония вошла в состав СССР. Эти события, конечно же, не могли не повлиять на уклад жизни монастыря. В дневнике отца Павла (Горшкова) за 21 июля 1940 года сделана запись: «Братия волнуется, потому что Владыка Настоятель хочет отказываться (от должности. -В. Б.), пакует вещи, едет в Ревель, то же - и о. Агафон. Были у меня о. Дорофей и Василий Михайлович, говорили: выберем Настоятелем о. Симеона, и поручили мне после разговора с о. Исаакием поговорить о мнении братии, но о. Симеон отказался быть главою братии». Волнения монашествующих были вполне понятны - они были наслышаны о полном разгроме, которым подверглись монастыри в СССР, и опасались, что Псково-Печерскую обитель теперь постигнет та же участь. К сожалению, их опасения имели под собой почву...

С установлением в Печорах советской власти перемены для монастыря последовали очень скоро. Те земли, которые еще оставались после эстонской реквизиции 1925 года, были отняты окончательно, а саму обитель ожидала ликвидация - вместо нее должен был появиться музей. Ризница, где хранились бесценные предметы церковной старины, 21 сентября 1940-го была опечатана, книги из библиотеки вывезли в Тартуский университет, Михайловский и Успенский соборы действовали как обычные приходские храмы. Дошло до того, что насельники монастыря вынуждены были платить за проживание в келиях, а сама обитель переименована в «Печерскую христианскую Успенскую мужскую трудовую общину». Но, к счастью, за год дело до музеефикации так и не дошло - как писала заместитель городского головы Печор А. А. Пяллинг, «уж очень много было работы по раскулачиванию и национализации земли».

Во время Великой Отечественной войны Печоры были без боя заняты вермахтом 10 июля 1941-го. Три с лишним года монастырь оставался на территории, где хозяйничали нацисты. Период оккупации - противоречивая и недостаточно изученная страница в истории обители. Как правило, говоря сегодня о священнослужителях, продолжавших служение в условиях оккупации, впадают в крайности - либо поголовно считают «предателями» и «коллаборационистами», либо, наоборот, стремятся обелить, всячески подчеркивая их связи с советской разведкой и партизанами. Реальность же была намного сложнее, в ней не было места «черному» или «белому», а чаще всего присутствовало и то и другое.

Не погрешим против истины, если скажем, что для монастырской братии и атеистическая советская власть, не