Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

Некоторое время мы сидим молча опять, погруженные в свои думы, охваченные тишиной ночи. Ночь окутывала нас своим покровом, разбросав по небу сверкающие звезды, и словами не хотелось нарушать ее таинственную красоту. Позднее на бархатном небе появилась луна, и через все море легла длинная серебристая дорога, убегающая вдаль. Она сверкала, дрожала, куда-то звала, и так хотелось ей довериться и ступить на нее ногой. Только вокруг [море] по-прежнему оставалось темным, спокойным, и на его поверхности трепетали бледные, светящиеся отблески. Временами пробегал легкий ветерок, играя с набежавшей волной. Все выше в небе поднималась луна, заливая светом уснувшую природу, и ничто не нарушало величавый покой. Как прекрасна была эта ночь! Лунный свет бросал отблеск на красивое лицо Вити, и оно было снова задумчиво, строго и грустно. «О чем ты думаешь, Таня?» – спросил он. – «Я думаю, почему в жизни бывает много неясного, сложного, противоречивого, когда мир вместе с тем так прекрасен и в нем все как будто так гармонично. Но человек – самое сложное существо. Ему принадлежит весь мир, а он не всегда бывает счастлив, хотя для счастья ему много дано. Но он, не замечая, проходит мимо красоты и счастья, растрачивая богатства души по мелочам. Если он стремится к чему-то прекрасному, содержательному, то он многое может сделать для себя и других – особенно живя в творчестве, которое делает жизнь счастливой и содержательной». Снова мы сидели молча. «Я часто думаю, почему мне бывает скучно с нашими девочками? Ведь между ними встречаются и не такие уж неинтересные по уму и развитию, а также и по другим качествам, хотя в общей массе эти исключения редки и теряются. О себе я думаю, что плохо быть не ярко выраженным представителем своего пола. Читал ли ты роман Франса[322] о том, что бог начал лепить из глины людей, а потом напился и, когда кончал свою работу, то перепутал многие свойства характера? Получилось, что в некоторых женщинах оказались мужские черты, и, наоборот, мужчины получили черты женского характера; это часто является основой противоречий внутри. Вот почему мне чужды и непонятны некоторые свойства женщин, и дурные, и хорошие: ссоры из-за мелочей, хитрость, излишнее любопытство, как и излишняя болтливость, частые обиды, слезы по пустякам, старание выдвинуть во всем на первый план себя, часто искусственность, притворство, замаскированная фальшь. У них часто нет широты взгляда, они узки в повседневных интересах жизни. Чем это можно объяснить? Но вместе с тем у меня нет и их чувствительности, доходящей до слез, над книгой или в кино, нет их склонности хлопотать и заботиться о других, их интереса к быту, к семейной жизни, их способности, не протестуя, жить мелочами будничной жизни. Я чувствую, как я им чужда со своими интересами; большинство моих подруг, после попыток со мной сблизиться, находили, что я неоткровенна и у меня тяжелый характер. А я с детства ненавижу, что я женщина, и сознаю, что это для меня в жизни большой недостаток». – «Таня, но пойми, ведь это малодушие, протест против самой себя и разлад с собой. Ведь если ты создана женщиной, ты этого изменить не можешь и, значит, должна всю жизнь прожить женщиной», – взволнованно говорил Витя. – «Я это хорошо понимаю, и, поверь мне, я сумею прожить женщиной, как бы это мне ни было трудно. Есть во мне и женские стороны, что говорить. Но многие неженские черты характера, от меня не зависящие, изменить я не смогу. Да и не хочу. Малодушие не в протесте против судьбы, а в пассивном примирении с ней вопреки запросам своего „я“. Надо отстаивать это „я“, его свободу и своеобразие. Как бы ни было это сложно. Даже если порой я и сознаю, что от женщин я отстала, а к вам не пристала. С вами мне бывает хорошо, но бывает время, когда я чувствую свою отчужденность от вас и остаюсь одна». – «И тебе бывает неприятно, когда, как в Симферополе, ты остаешься в стороне?» – «Да, только ты не подумай, Витя, что я хочу жаловаться. Жалобы, какие бы то ни было, я презираю. Видишь, мама ждала мальчика, даже имя мне предназначалось Володя, и в детстве я себя этим именем называла», – я засмеялась. – «Но все же я советую тебе не избегать девочек и стать к ним ближе. У мальчиков есть свои большие недостатки, о которых ты не знаешь». – Я покачала головой: «Нет, Витя, я часто люблю оставаться одна со своими мыслями, думами, книгами, стихами. И это гораздо приятней, чем быть с теми, кто мне неинтересен. А иногда хочется побыть одной даже и без тех, кто интересен». Наш катер причалил к пристани, и мы все вышли на набережную Ялты, залитую огнями и нарядной, гуляющей публикой.

17 сентября. Полдня я сегодня пролежала на пляже. День жаркий, и лежать на горячей гальке, подставляя лицо солнцу, приятно. С шумом плещутся о береговые камни волны, догоняя друг друга и охлаждая мое разгоряченное тело. Вдали в море, как белые лебеди, гордо плывут парусные лодки, а в небесной лазури носятся белые чайки, спускаясь к воде и задевая крылом бегущую волну. Только когда я почувствовала голод и было время вернуться на базу, я пошла на набережную. По дороге меня нагнал Миша, который нес какие-то свертки, и мы пошли вместе. Он обещал меня на базе угостить чем-то вкусным, и мы с ним наелись дельфиньего мяса, запив его розовым мускатом. Когда нас увидал Сережа, то удивлялся, как я могла есть такую гадость. «Это, верно, потому, что ты, – сказал он, – выпила мускату». Пожалуй, он был прав, потому что, когда я вспоминаю вкус дельфиньего жира, мне становилось нехорошо. Сережа эти дни не совсем здоров и на экскурсии не ходит из-за сердца. Допивши розовый мускат, наша бригада и другие пошли к небольшой горе; там слушали Алексеева, отбивая и рассматривая образцы пород. На этот раз экскурсия была небольшая, и на базу мы вернулись рано. Отдохнув, все отправились развлекаться кто куда, а я с Кудрявцевым пошла бродить по берегу моря. Мы медленно шли, разговаривая, по набережной, и я по временам наблюдала за морем, за цветом его воды. Море было тихое, оно как будто засыпало, и только случайно набегавший ветерок на берегу натягивал канат, поднимая волну, которая качала лодку, а та, задев вторую, качалась вместе с ней. На самом краю горизонта, где-то далеко на море, ложилась синеватая, темная тень. Кругом