Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

когда проходили через Кичкине, я там встретила Мухина. Он отдыхал в военном санатории, без жены, поэтому проводил меня по аллее до выхода из сада. Наконец мы спустились в «Жемчужину». Я там встретила знакомые лица обслуживающих санаторий и даже видела Ваню, который был удивлен и обрадован, встретив меня. Но я знала, что не встречу здесь ни Лиду, ни Аю, ни Попова. Идя по дороге, мы с Витей поссорились, и я ему сказала, что он глуп как пробка. Он после моих слов обиделся и заявил, что больше со мной разговаривать не будет. «А еще нас поучала», – проворчал он. – «Ну что же, у вас я и научилась ругаться!» – Вскоре он об этом забыл и обратился ко мне с вопросом, а потом, спохватившись, заметил: «Я совсем и забыл, что не разговариваю с тобой; но ты уж как ляпнешь, так от твоих слов уши вянут. Еще хуже, чем мы». – Я засмеялась и, подойдя к нему, протянув руку, сказала: «Не сердись на меня, давай мириться, это я сгоряча». Мы продолжали свой путь, весело разговаривая.

Ил. 13. Александр Кудрявцев. 1930 г. Днепропетровск

В Ялту возвращались на моторной лодке. Вечер был тихий и теплый, солнце касалось огненным краем моря, и по морю бежала угасающая золотая лента, становясь все уже и бледнее, пока, наконец, солнце не утонуло в море.

Конечно, моя бригада опять не удержалась вечером от похода в какой-то ресторанчик. Но теперь обычно в этом случае «наблюдение» за мной поручается Шуре Кудрявцеву (ил. 13), конечно, с соответствующими шутками надо мной и над моим стражем, которому строго внушается, что он ответственный за мою сохранность и за мое поведение. Шуру же не берут с собой, считая его «младенцем», которого незачем развращать пивными. Он, действительно, младше всех и всего на год старше меня. Но, главное, он и внешне и внутренне совсем мальчик, хороший и забавный. Интеллигентный, много читавший, он застенчив, страшно рассеян, одним словом, то, что называется «растяпа». Виктор и его зовет дружески-насмешливо «Сапог» или «Сапожок». Он же относится к Виктору – к его силе, удали, задиристости – с покорным восхищением, пытаясь робко и неумело ему подражать. Но он тщедушен, сутул, бледен, и, конечно, из подражания выходит один смех. И не только смех! Не желая отстать от Вити, он уплыл за ним один раз в море так далеко, что чуть не утонул, – Витя его спас и вытащил на берег.

Мне проводить с ним вечера хорошо. После шумной бригады, шуток, балагурства, смеха, грубоватых выходок мне бывает приятно сидеть тихо с Шурой, разговаривая о книгах, о стихах и любуясь природой.

Сегодня, еще не исчезнув из глаз нашей бригады, мы шли по берегу моря, разговаривая о чем-то поэтическом и, не заметив натянутого поперек берега троса, по рассеянности ударились о него лбами. Какой хохот это вызвало! Особенно, конечно, Виктор был рад поводу посмеяться.

Позже мы с Шурой пошли в городской сад и там встретили Алексеева и Осипова. Они подошли к нам, и мы гуляли вместе. Алексеев подарил мне большой букет из астр и гвоздики.

16 сентября. С утра пошли в Никитский сад, где я была в мае. Я снова была проводником и вела всех по тропинке, вьющейся у самого моря. В саду мы долго осматривали его достопримечательности; теперь там цвели новые цветы, которых весной не было, и розы сменились ароматными олеандрами, махровыми астрами и прекрасными гвоздиками. Из Никитского сада мы на моторной лодке поехали в Гурзуф, где пообедали и пошли к Аю-Дагу. У подножья громадного лакколита мы долго сидели на диоритовых зеленых валунах и слушали слова Алексеева. Я сидела с Витей на одном камне и, когда поднимала глаза, видела его темные, густые ресницы, встречала ласкающий взгляд его красивых глаз. Постепенно солнце начало клониться к закату, и вдали колебались розовые тени, переходя в огненные цвета. В небе угасали солнечные лучи, они, исчезая, меркли, заменяясь легкой дымкой вечернего сумрака. Море было поразительно спокойным в этот вечерний час и сливалось в одно с небом. Я подумала: если бы я сидела в маленькой лодке далеко от берега, то мне было бы трудно определить, где небо и вода, и казалось бы, что я нахожусь в дымчатом бледном эфире, окружающем лодку снизу и сверху. Иногда виднелись белые паруса лодок и очертания их тонких мачт. Вдалеке бесшумно плескались дельфины, мелькая над поверхностью моря. Море меня звало своим простором, тянуло к себе переменчивой красотой, и мне в этот вечер хотелось ехать далеко-далеко, сидя на палубе большого парохода, пристально всматриваясь вдаль, думая о многом… Витя, посмотрев на меня задумчиво, повторил мою мысль вслух. Как странно, – мы думали в одно время об одном и том же. Мне было хорошо сидеть с ним в этот вечер на зеленом камне, не шевелясь, и только по временам останавливая взгляд на его красивом побледневшем лице, ставшем таким серьезным и задумчивым. И вместе с тем я время от времени устремляла невольно глаза на Женю, тоже серьезного и задумчиво сидевшего поодаль. Уже не в первый раз во время путешествия я думала о том, что Виктор как-то оттеснил его от меня… И я втайне досадовала на Женю, что он скорее наблюдал за этим со стороны, чем этому противился. Порой я ощущала такую теплоту, такое внимание с его стороны, которые меня волновали. Но и сама его непонятность, сдержанность, скрытность, своеобразная созерцательность вместо властной активности Вити меня волновали, опять и опять напоминая Павлушу.

В Гурзуф мы возвращались, когда было совсем темно, и довольно долго ждали на пристани катера. Леня, сидя рядом со мной, проектировал, как было бы хорошо нам еще раз приехать сюда для более детального осмотра окрестностей, потому что я ощущаю красоту природы, со мной можно делиться впечатлениями, а к тому же я хорошо хожу и даже могла бы влезть на вершину Аю-Дага. «Нет, Леня, ты забываешь о том, что мне трудно спускаться с гор… С голых склонов Аю-Дага мне пришлось бы катиться, и у тебя было бы много хлопот», – с улыбкой сказала я. Когда подошел катер, была темная южная ночь, и море было черное, молчаливо-загадочное, строгое; только огни катера ярко горели в темноте, освещая берег, когда катер подошел к пристани. Я сидела на корме рядом с Витей. «Посмотри, Таня, как жутко темно в открытом море. Пожалуй, так же темно, как в мыслях моего соседа», – с