Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

смакованием, поскольку работа самого Алтуняна, вероятно, не самого лучшего качества. Да, думаю, авторы — это довольно презренная раса. Я так стоически ожидала неудачу, что неожиданный успех восхитителен. Форстер тоже одобрил. Но Алтунян подкрепил свою похвалу толстой пачкой рукописей, написанных от руки, а не напечатанных, чтобы мы прочли их и рассмотрели возможность публикации, от которой зависит все его будущее. К тому же, он назначил нас своими литературными душеприказчиками: все, что он напишет в Армении, будет выслано в наше полное распоряжение. Он дал нам £2 на будущие расходы. И все же прочесть роман в рукописном виде с учетом ответственности за будущее молодого человека, его жены и детей — это суровая цена за 10 минут похвалы. Адриан, как мне кажется, заслуживает фразы «он всегда найдет над чем посмеяться». Адриан все больше напоминает мне луну на фоне ярко-красного солнца Карин, а отбрасываемый им свет становится мертвенно-бледным. Проблема в том, что ему нечем заняться.

25 мая, воскресенье.

Сегодняшний день напоминает о том, что мы обедали с Веббами на прошлой неделе, а я ничего об этом не написала. Там был слабый, выдающийся на вид и все же немного извиняющийся Ноэль Бакстон[1181], а Арнот[1182], напротив, довольно самоуверенный, обязанный всем своему уму, но на деле самый обыкновенный. Не могу перестать испытывать отвращение к фабианцам, хотя, если бы мне предстояло с кем-то из них провести год на необитаемом острове, я бы, наверное, выбрала Арнота, а не Бакстона. Не уверена. Веббов хоть на цитаты разбирай. Блестящая идея миссис Вебб о табличках с названиями организаций, чтобы учить детей их гражданским обязанностям, была слишком банальной и неподходящей. Даже Сидни отпускал небольшие шуточки в адрес жены. Ноэль Бакстон угодливо предложил своего сына[1183] для эксперимента. В наше время можно увидеть, как богачи избавляются от крупинок золота, чтобы пройти сквозь игольное ушко. Затем, в конце недели, на чай приходили миссис Вулф и Сильвия [Вулф]; они принесли свежие яйца и ландыши из лощины. Сильвия позабавила меня своей уверенностью в том, что события в Патни важны для всего мира, а истории ее собственных приключений на охоте за домом имеют хоть какое-то значение. Миссис Вулф же, как обычно, порадовала меня своим ребячеством, под которым я имею в виду бодрость и непоследовательность, словно вся ее жизнь по-прежнему состоит из мелких происшествий в большой детской. Она сказала мне, что не выдержит похода в театр, но вполне готова пообедать в «Carlton[1184]». Не знаю, почему граница между возможным и невозможным для нее проходит именно там. А Белла после смерти мужа считает, что ради душевного равновесия нужно жить дальше; она учится джазу; зрение не позволяет много читать, но она пишет для детского журнала «Little Folks»; друзья очень добры к ней, и она ездила в Бексхилл[1185] с Мартином и Эммой [Абрахамсон]. Предсказывают, что Мартин станет не совсем рыцарем, но следующим по рангу[1186]. Он верит в ордена, и наше глумление над РКОБР [Рыцарем-командором Ордена Британской Империи], должно быть, опечалило его в тот вечер. Филипп отрезает хвосты ягнятам, а ночью из них делают пирог[1187], — тот самый Филипп, который боялся наступить на гусеницу, дрался с Гарольдом [брат ЛВ], чтобы тот не использовал червей в качестве наживки, и бежал от него до соседней деревни на острове Уайт[1188], где остановилась их семья, «и бежал к ним много миль, думая, что наступил конец света». Естественно, у миссис Вулф не было времени читать Софокла, да и у меня тоже.

В пятницу на чай приходил Литтон и с некоторым ехидством уверял, что его поразило мое мастерство, работа и компетентность, ибо он считает меня лучшим из ныне живущих рецензентов, изобретателем нового стиля прозы и построения предложений. В комплиментах обычно заключена похвала, которую люди хотели бы получить сами. Но мы на удивление честны и четко понимаем смысл сказанных друг другу слов. Литтон утверждал, что ему претит собственная стереотипная манера письма: точки с запятой, недосказанности и чрезмерная последовательность. Не согласившись, я поделилась своим ощущением о его рисках и призвала писать пьесы, рассказы, что угодно, лишь бы сломать стереотипы ранних викторианцев. После тома о [королеве] Виктории в той же манере он собирается следовать моим советам. Потом есть денежный вопрос — Литтон должен зарабатывать и не может писать рецензии. Мне нужно заниматься Аддисоном[1189] и другими книгами, а я протестовала, что не являюсь халтурщицей; Литтон же рискует превратиться в Логана, первоклассного дилетанта. С этим он согласился, после чего мы поговорили об Аддисоне, прочли отрывки из «Жизни» Джонсона[1190] и в целом отлично повеселились. Он рассказал мне о принцессе Софии[1191] и герцоге Камберлендском[1192].

На вечеринку к Сквайру.

9 июня, понедельник.

Я знаю, что хотела передать свое ощущение деградации вечеринок Сквайра, но впечатление угасло и воскрешать его нет смысла. Мы провели неделю в Эшеме (со вторника по вторник). Там со мной произошла странная вещь: я планировала очистить сознание и более сосредоточенно читать печатные материалы, как через увеличительное стекло. Все произошло с точностью до наоборот. Я клевала носом, дремала и чувствовала, как солнце посылает моему мозгу сигналы искать покоя в тени. Я писала у открытого окна, выходящего на усеянное лютиками поле, где овцы нежились в своей праздности; короче говоря, обнаруживалось, что утро уже прошло, а написано всего несколько строк — так было с Аддисоном и остальными после чая. Наш корабль стоял на якоре настолько прочно, что уже не верилось ни в движение, ни в возможность перемен; казалось, мы застряли в синеве. В один из дней появилось облако, но для него не нашлось прибежища и наплыва туч не случилось. Очарование Эшема вновь наполнило чашу до краев. Нами овладели дикие идеи построить дом у «Lay[1193]». Потерять все точки опоры в этом регионе казалось немыслимым. Л. проехался на велосипеде по округе и привез новости о старинном поместье «Denton», что вселило надежду, полностью развеянную осмотром дома на следующий день. Для популяризации этого огромного душного, плохо освещенного, слегка заплесневевшего и обветшалого особняка владелец — лондонский трактирщик, ослепленный при покупке аристократическим именем, но не сумевший убедить свою жену жить там, — разработал целый план по запуску линии омнибусов, которые будут курсировать из Лондона и привозить людей в поместье на чай. Одно такое пиршество явно состоялось, о чем свидетельствовали длинные