Мемуары - Станислав Понятовский

окончательно отказалась поддерживать короля и выдала его с головой и барской конфедерации, и так называемой саксонской партии, и даже королю Пруссии, не скрывавшему, что он упрекает себя за то, что содействовал в своё время избранию Станислава-Августа на польский трон.

Сумма доводов, приведённых королём в его ответе Репнину, и те доводы, о которых он умолчал, зиждились несомненно на искреннем патриотизме короля — и лишний раз его патриотизм доказывали. Подвергнувшись нападкам турок в свой адрес, король отбросил осмотрительность и рискнул вызвать самые малоприятные для себя последствия исключительно из желания дождаться освобождения своей родины.

События, произошедшие после этого критического момента, могли заставить усомниться в том, правильно ли поступил король и не был ли его отказ принять предложение Репнина важнейшей и непоправимой ошибкой. Ведь то была единственная в своём роде ситуация — Россия видела себя ещё в положении, когда она нуждалась в короле и могла быть ему благодарной. По сути, со стороны Польши война была бы справедливой, ибо турки, признав единожды её короля, отказывались теперь от своего слова. Двигаясь к границам, король мог бы, пожалуй, увлечь за собой некоторую часть нации, которая, находясь рядом с русской армией, могла бы проникнуться воинским духом, стать более добропорядочной и лучше управляемой...

Сами итоги войны, столь благоприятные для России, заставляли задуматься над тем, что такой исход мог бы дать и Польше некоторые преимущества (хотя бы коммерческие) за счёт турок, а также подвигнуть Россию согласиться на увеличение численности польской армии и совершенствование форм правления в стране. Вероятно также, что королю удалось бы, в этом случае, раньше добиться освобождения четверых арестованных членов сейма 1767 года — а так ему пришлось ещё четыре года ходатайствовать об этом.

III

Несколько времени спустя после того, как Репнин сделал королю это предложение, тот самый Апраксин, о котором говорилось выше, подошёл во главе русских войск так близко к каменецкой крепости, что её комендант генерал Витт счёл необходимым дать предупредительный выстрел из заряженной ядром пушки — давая понять, что крепость не потерпит столь близкого соседства иностранных войск.

Князь Репнин немедленно явился к королю с требованием передать каменецкую крепость русской армии как бы в аренду. Он всячески подчёркивал при этом, что крепость совершенно необходима русской армии, как опорный пункт и плацдарм, без которых невозможно было, по словам посла, гарантировать защиту Подолии.

Король ответил отказом на это требование, как несовместимое с его долгом перед родиной и его честью.

Выходя в тот раз от короля, Репнин произнёс:

— Король говорил со мной, как король, но это — в последний раз...

Вот тогда-то Репнин и согласился на предложения, которые ему давно делал примас Подоски. Суть их заключалась в том, чтобы лишить короля трона, заменив его саксонским принцем. Сам Репнин не стал писать по этому поводу в Петербург; он ограничился тем, что разрешил примасу сделать формальное предложение русскому двору — в письме, которое было вручено некоему Красинскому, кальвинисту, никак с епископом Красинским не связанному.

Вероятно, после получения этого письма, граф Панин, в то время первый министр России, понял, что императрица категорически не желает лишать Станислава-Августа трона, ибо, с одной стороны, князь Репнин тут же сделал несколько предложений воеводе Руси, свидетельствовавших, хоть может быть и не совсем отчётливо, о возможностях послаблений в том, что касалось гарантий — но ни в коем случае не диссидентов. С другой стороны, Панин сам стал зондировать, косвенным путём, не согласятся ли князья Чарторыйские пойти на искреннее примирение с тем же Репниным.

Они отказались наотрез, и так энергично настаивали на общенациональной ненависти к личности Репнина и заявляли о невозможности вновь внушить полякам доброе расположение к России, пока они видят одетым в мундир посла этой страны человека, поправшего людские права столь возмутительным образом, что императрица решилась, наконец, заменить Репнина князем Волконским[67], известным уже в Польше в связи с выполнением им различных поручений в предшествовавшие годы, когда он был достаточно тесно с князьями Чарторыйскими связан.

IV

Волконский прибыл в полной уверенности, что недовольство Чарторыйских Репниным сразу же уступит место их полной сердечности по отношению к нему самому, и что он без труда добьётся от князей, и с их помощью, всего, чего желала императрица.

Однако уже вскоре ему представился случай убедиться в ошибочности подобных предположений.

Через некоторое время после вручения им верительных грамот, турецкая армия перешла Днестр и начала с того, что сожгла городок Жванец и штук двадцать деревень вокруг.

Узнав об этом, Волконский явился к королю и обратился к нему с такими словами:

— Аннибал перед воротами!.. Турки только что опубликовали новый манифест от 21 июня 1769 года, в котором Польша обвиняется в нарушении карловицкого соглашения. Опираясь на ложные данные, сообщённые им, скорее всего, Красинским и Потоцким, турки утверждают в том же манифесте, что две трети нашей армии, начавшей осаду Хотина, состоит из поляков, в то время, как в действительности в её рядах находится, в лучшем случае, несколько запорожцев. Наконец, они заявляют, что не станут долее признавать вас королём, и приглашают поляков посадить на трон саксонского принца. Они захватывают владения республики — надобно их защищать. Я предлагаю вашему величеству создать конфедерацию, которая вооружила бы нацию, и идти всем вместе сражаться против турок.

В своём ответе король, не отказываясь прямо, дал понять, что если он в одиночку возьмётся за организацию конфедерации, то рискует так в единственном числе и остаться, и что начинание такого рода может только погубить его, не принеся реальной пользы России, и не защитив фактически его страну.

Волконский понял, что король мог действовать только в союзе со своими дядьями. Истинные намерения и Потоцких, и Радзивиллов были прекрасно доказаны в Радоме, а в настоящее время они снабжали сторонников барской конфедерации деньгами или предоставляли в их распоряжение свои личные войска. Конфедераты же старательно опускали имя короля во всех актах, а кое-где провозглашались даже недействительными все законы, принятые после смерти Августа III, в том числе, и само избрание Станислава-Августа.

И Волконский обратился к Чарторыйским. Их ответы содержали сплошные уловки. Они не говорили окончательно «нет», но подчёркивали, что ещё не время — и т. п.

Вскоре первые победы русских и по ту, и по сю сторону Днестра (там-то как раз и отличился князь Репнин) и сдача Хотина турками стали дополнительным аргументом в пользу того, чтобы заявить, что Аннибал не стоит более перед воротами,