Королева скандала - Пол Джилл

— Читал, — откликнулся Эрнест, — но в военное время нельзя верить всему, что пишут.

— Я не думаю, что он на это способен, — проговорила Мэри. — Мне не верится, что он намеренно мог предать свою страну, но он достаточно наивен и, если говорить по чести, не отличается умом. Могу себе представить, что какой-нибудь хитрый тип вроде фон Риббентропа мог обманом выудить из него секретную информацию, если достаточно сильно ему польстил.

Эрнест ничего не сказал. Он был осторожнее Мэри в своих высказываниях, но она знала, что муж разделяет ее мнение насчет нехватки сообразительности у бывшего короля.

— Не знаю, что и делать, — призналась Мэри Элеанор, когда они оставили мужчин в компании сигар и бренди. — Мне кажется, жить с ребенком в Лондоне, когда немцы подходят все ближе, небезопасно, но Эрнесту нужно работать там. Мы уже обсуждали возможность отправить нашего мальчика в Америку, но я этого не вынесу. Он слишком мал. Он же не узнает меня, когда увидит снова.

— Привозите его сюда, — предложила Элеанор. — Рядом с нами нет ничего такого, на что могли бы нацелиться немцы.

— Ты серьезно? — Мэри обняла Элеанор, почувствовав великое облегчение. — Я была бы счастлива, если бы он побыл у вас. Его няня тоже приедет, поэтому я надеюсь, с ним не будет никаких проблем. И вы достаточно близко. Так что я смогу приезжать каждые выходные.

— Тогда решено. Так еще и лучше!

Без разносившихся по коридору смеха и криков Уислбинки дом в Холланд-парк казался слишком большим и пустынным. Войдя в комнату, Мэри начинала искать сына глазами, но потом вспоминала, что его нет. Каждый день она звонила, просила Элеанор поднести трубку к уху мальчика и что-то ворковала ему. А его голосок всегда был радостным. Это только Мэри была несчастна. За девять месяцев сын наполнил ее жизнь смыслом и был тем, ради чего стоило жить. А теперь, когда его не было рядом, стало пусто и тоскливо.

Когда военное министерство сформировало организацию добровольцев местной обороны, чтобы они защищали наиболее уязвимые и важные объекты, Эрнеста назначили заместителем руководителя одной из групп. А это означало, что теперь каждый вечер, в том числе на выходных, он был на учениях.

Кроме того, по будням он сотрудничал с Адмиралтейством, которое взяло руководство над его судоходным бизнесом для доставки в страну основных товаров. Дни тянулись долго, и Мэри понимала, что ей необходимо найти себе подходящее занятие, чтобы не сойти с ума. В июне она записалась в Красный Крест, и ее тут же послали проходить сразу два курса: «Оказание первой помощи» и «Обеззараживание после газовых атак». Это было утомительно, но Мэри чувствовала себя лучше от осознания того, что она может принести пользу стране, в которой жила.

Тем временем одно письмо от Уоллис все-таки пробилось. Когда немцы вторглись во Францию, они с Дэвидом под покровом ночи бежали на север страны. Сначала они направились в свой дом в Биаррице, а потом в отель «Ритц» в Мадриде.

«Мистер Черчилль хочет, чтобы мы вернулись в Англию, — писала она, — но Дэвид стоит на своем и говорит, что мы не сделаем этого до тех пор, пока мне не пожалуют титул ее королевское высочество. Меня саму это мало волнует, хотя и кажется странным, что на меня как на его жену не распространяется такая форма обращения».

«Она сумасшедшая», — подумала Мэри. Кто еще может думать о таких вещах во время войны, когда стране угрожает вторжение? Хотя в присутствии Эрнеста она старалась не критиковать Уоллис. Ей не хотелось услышать, как он ненароком станет защищать ее.

Весь июнь новости были неизменно ужасными, и беспокойство Мэри стремительно возрастало. Италия объявила войну Британии. Нацистские войска вошли в Париж. Франция капитулировала, согласившись стать немецкой «зоной оккупации». Французский командующий генерал Вейган предсказал: «Через три недели Англии свернут шею, как цыпленку».

На ужин приехала сестра Эрнеста Мод и, пока все лакомились тушеным кроликом с морковью и вареной картошкой, спросила:

— Вам не кажется, что ребенка нужно отправить в Нью-Йорк? Немцы могут быть здесь в любой момент.

Эрнест пробормотал что-то неопределенное, и Мэри ответила за него:

— Мы об этом думали, но, кажется, он в достаточной безопасности у наших друзей за городом.

Мод была встревожена:

— А что, если они начнут охотиться на евреев и отсылать их в концлагеря? Я слышала, что так уже происходит по всей Европе. Вы ведь не станете так рисковать?

— У вас есть примесь еврейской крови? — Мэри уставилась на Мод, а потом на Эрнеста, ничего не понимая. — Симпсон не еврейская фамилия.

Эрнест тяжело вздохнул.

— Не хотел волновать тебя без видимой на то причины, — сказал он, — но, поскольку Мод заговорила об этом, я должен сообщить тебе, что в девятнадцатом веке наша семья была еврейской, с фамилией Соломон. Мой отец поменял ее в 1873 году, когда эмигрировал в Нью-Йорк и учредил там судоходную фирму.

У Мэри перехватило дыхание. Она вдруг представила своего ребенка на руках у нациста в высоких кожаных сапогах.

— Они поднимут архивы. Они узнают, — заговорила она в панике. — Вы должны поехать в Нью-Йорк, вы оба. И твои дети, Мод. Мы все должны ехать. Я найду место, где мы сможем остановиться.

Эрнест посмотрел на свои руки.

— Я не еду, — сказал он тоном, который, как уже знала Мэри, не терпел возражений. — Я должен остаться и помочь своей стране, но отнесусь с пониманием, если ты заберешь туда Уислбинки на время войны.

Мэри в ужасе посмотрела на мужа. Она не могла бросить его одного в Лондоне, оставить мужчину, которого любила так долго. Но в то же время она не могла подвергать риску своего драгоценного невинного сына, которого могли взять в плен. Если немцы перейдут через Ла-Манш, она должна будет переправить его в Америку, но сама останется с мужем. Ответ был так же ясен, сколь и жесток.

— Будем надеяться, через несколько месяцев война закончится, — произнесла Мод, и по ее тону было ясно, что она в это не верит.

Мэри решила попросить свою сестру Баки принять у себя Уислбинки. Правда, у нее не было свободных комнат, а другая сестра, Анна, жила слишком далеко, в Чикаго. И когда совершенно случайно Мэри вдруг получила приглашение от своей старой школьной подруги Рене Дюпон погостить в их роскошном доме на Манхэттене, она поняла, что это было бы лучшим решением. Они с Эрнестом проговорили до глубокой ночи. Он пытался убедить ее в том, что она тоже должна поехать, но Мэри приняла решение и оставалась верна ему.

8 июля супруги поехали в Холихед с Уислбинки и его няней и посадили их на пассажирский лайнер, следовавший до Нью-Йорка. Под звук гудка, обозначившего, что провожающие должны покинуть судно, Мэри в последний раз прижала к себе своего малыша и поцеловала его маленькие губки, а потом повернулась и пошла прочь. Она не могла плакать, но каждая частичка ее тела содрогалась от горя. Никогда раньше она и представить себе не могла, что сердцу может быть так больно.

Как только трап был поднят и лайнер направился в Ирландское море, Эрнест обнял жену и прижал к себе так крепко, будто боялся, что она бросится в воду и поплывет вслед за судном.

Глава 66

Лондон. Сентябрь 1940 года

Воздушные налеты на столицу начались 7 сентября 1940 года. Лондон был охвачен пожарами, и Мэри понимала, что она правильно поступила, отослав сына. Но даже спустя два месяца она еще испытывала мучительную боль от разлуки с ним. В нее будто вонзили нож, и когда Мэри видела на улице другого ребенка, этот нож словно поворачивался в ране. «Детям безопаснее за городом», — взывали плакаты, а ее драгоценному наполовину еврейскому мальчику теперь, когда вторжения было уже не избежать, безопаснее всего было в Америке.

Бомбардировщики прилетали каждую ночь на протяжении двух месяцев, и Мэри работала до изнеможения на станции первой помощи в банях на Ланкастер-роуд, куда ее распределили после окончания курсов. Там она мыла, дезинфицировала и перевязывала раны, ставила временные шины на сломанные конечности, накладывала стерильную марлю и бинты, сбрызнутые дубильной кислотой, на ожоги. Она боялась, что будет брезговать, но когда перед ней оказался первый мучившийся от боли пациент, она забыла о собственных чувствах и стала делать все, что от нее зависело. Мэри работала до поздней ночи и приползала домой поспать уже на рассвете, поэтому они с Эрнестом редко пересекались дома. Пару дней в неделю она носила ему в офис обед и садилась поесть вместе с ним, просто чтобы часок побыть с мужем наедине.