Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

мне: «Так как же, познакомить тебя с татарчонком? Они здесь очень забавные». – Тогда я обращаюсь к Вите и говорю ему резко: «Как ты не понимаешь, что твои глупые разговоры на эту тему мне неприятны? И к тому же ты хорошо знаешь, что гулять с вами не пойду; и зовете вы меня, чтобы при первом удобном случае отделаться от меня, потому что я вам буду мешать. Я прошу вас оставить меня в покое с вашими глупостями, и вообще предпочитаю быть одна». – «Ну, раз не хочешь идти с нами – и не надо, мы и звали тебя ради красного словца», – говорит Витя. – «Может быть, и в свою бригаду взяли тоже ради „красного словца“»? – говорю я раздраженно. – «Конечно, а ты сомневаешься?» – смеясь добавляет Витя. Я понимаю, что это он говорит шутя, но мне обидно, потому что я в дурном настроении и потому уже не отвечаю шуткой на шутку: «Я могу уйти от вас в другую бригаду, чтобы вы меньше говорили „красных словец“», – и я выхожу во двор.

Мне хочется, чтобы порыв ветра охладил мое раздражение. Я смотрю на силуэты высоких тополей, вырезанных во мраке как будто из черного картона, и чувствую, что я одна, потому что к мужчинам я не пристала, а от женщин отстала. Я знаю, что не пойду к девочкам, что во многом мы не понимаем друг друга, потому что многие черты их характера мне чужды. Нет, лучше быть одной, чем давать им возможность ради любопытства бесцеремонно залезать в мое «я», и многое понимать ошибочно, разбалтывая друг другу. Да мне часто бывает и говорить с ними не о чем, настолько их интересы не совпадают с моими. Из них только Соня[293] и Оля умные, а об остальных не стоит говорить, так как все в них прозаично, узко и обыденно. Меня всегда тянет больше в мужскую компанию, не как женщину, а как товарища, и мне в этой компании бывает хорошо. Но вот наступил такой момент, как сегодня, когда я почувствовала свою отчужденность от них и осталась одна. Одна со своими противоречиями и черными тополями. Я долго думала, разбираясь в самой себе. Зачем волноваться и раздражаться? Никто ведь не виноват, что я девочка, да еще с причудами. Мальчики имеют право развлекаться по-своему, ухаживая за новыми знакомыми, и потом зайти в пивную. Откуда же мое неудовольствие? Ясно, что Витя шутил, а я на его шутки редко сержусь, и вдруг рассердилась. Это все вышло глупо. Постепенно я успокаиваюсь, и мне кажется, что звездное, темное небо все ниже спускается ко мне, окутывая меня густой сеткой блестящих звезд, и я теряюсь среди безграничного, темного ночного покрова, наброшенного ночью. Я – маленькая-маленькая, и я одна, и невольно мне делается грустно, и вспоминается Павлуша. Мне не к кому подойти со своею грустью. Я возвращаюсь на базу, ложусь на кровать и незаметно засыпаю.

Ил. 12. Студенты Днепропетровского горного института на практике; 1-й слева – Евгений Семенович Иейте, 3-я справа – Татьяна Петровна Знамеровская. Август 1930 г. Крым. Под фотографией подпись рукой Т. П. Знамеровской: «Левый Женя Иейте. Обнажение известняка в окрестностях Симферополя»

6 сентября. С утра во все окна светит яркое, радостное солнце, и, возможно, поэтому я забываю вчерашний неприятный вечер. Меня наполняет радостное чувство, что я снова в Крыму и скоро увижу любимое море. Мы умываемся, идем в столовую, а оттуда в сад, и потом двигаемся дальше за город. Осматриваем Петровские скалы[294], сложенные из нуммулитов[295], этих плоских, круглых монет, живших когда-то очень давно несложной жизнью в синем океане. Мы стучим молотками, отбивая образцы, и долго их рассматриваем: определяем наклон пластов. По обрывам скал бегают быстрые зеленые ящерицы. Витя успевает у одной из них оторвать хвост и пугает этим живым и подвижным хвостом девочек. Раздаются визг и хохот. Мы идем дальше. Кругом холмистая местность, голая, желтовато-бурая. Кое-где из-под бурого слоя обнажаются белые и серые известняки (ил. 12). Чем дальше мы идем на юг, тем холмы становятся выше, округленнее, с мягкими очертаниями, без острых углов, а на горизонте отчетливей рисуется синеватая полоса Чатыр-Дага[296]. За этой стеной гор плещется море, и кажется, что эта стена совсем близко от нас.

Солнце, поднимаясь все выше, обжигает золотым пламенем холмистую голую местность и нас, идущих по ней.

Вот мы идем вдоль русла реки Салгир, но там только одни камни и ни капли воды, река высохла. Под ногами все время выжженная солнцем рыжая высокая трава, и кругом колючки, колючки… Останавливаясь около интересных обнажений, мы снова стучим молотками, отбивая породу. Здесь мы находим лакколит[297] – очень старый, покрытый глубокими трещинами, весь изрезанный, как шрамами, жилами кальцита и кварца. И когда все уходят к следующему обнажению, Витя, Женя и я остаемся отдохнуть и немного посидеть, потому что страшно жарко и мы устали. Сидеть на диорите, прислонившись к согретому солнцем горячему камню, хорошо, и не хочется вставать. «Многие удивляются, – говорю я, – почему я в вашей бригаде, и не раз предлагали мне перейти к ним». – «Ну, Таня, если бы ты от нас ушла…» – начинает Женя, а Витя продолжает: «Мы даже перестали бы с тобой здороваться и никогда не разговаривали бы». – Женя добавляет: «И, конечно, ни одна из девочек больше не была бы в нашей бригаде. Поверь, мы с ними бы никаких дел не имели». – «Так, может быть, для вас было бы лучше, чтобы и я ушла от вас, потому что все же я девочка», – говорю я упрямо. – «Нет, ты совсем другое дело, хотя ты и девочка: ты наш хороший товарищ. Мне трудно все это тебе объяснить», – опять возражает Женя. – «То, что это совсем другое дело, как сказал Женя, это и без слов понятно», – замечает Витя категорическим тоном. Мне опять хорошо и просто с ними. Мы смеемся.

Но долго сидеть нельзя, надо скорее догонять наших. Мы быстро встаем, оглядываемся, видим, что все ушли далеко. Тогда, перепрыгивая через ручьи, мы теряемся в прибрежных кустах. Выйдя на тропинку с Витей, мы ждем Женю, зовем его, но он куда-то исчез. Наши идут по направлению к городу, и их догнать трудно. Витя, волнуясь, ускоряет шаг; ему надо прийти не позднее идущих впереди, потому что в его кармане бригадира талоны на обед, и, если он опоздает, выйдет скандал. Мы с ним