Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

простила темную грубую, но искреннюю страсть, только не это. «В ваших словах настолько все грязно, что слушать отвратительно, – сказала я, взглянув на Виталия. – Как мне вас жаль! Можно случайно опуститься в болото, но сознавать, что это болото; у вас же, очевидно, это сознание утрачено». Когда Виталий ушел, Витя, посмотрев на меня серьезно, сказал: «Ты права, это человек гнилой и душа у него дырявая; он не должен был так говорить с тобой». Мне было достаточно этих слов, – я поняла, что Витя думает о нем одинаково со мной. Когда Виталий вернулся, Витя заговорил: «Мне в жизни пришлось видеть много плохого, о котором и говорить не стоит; такова была жизнь, и иначе нельзя было. С раннего детства я научился многому дурному и побывал в порядочной грязи». – «И вы, Таня, слушая все это, не боитесь запачкаться о таких, как мы?» – спросил меня Виталий. Меня его слово «мы» покоробило. Я ни в коем случае не ставила его и Витю на одну доску и сказала: «В данном случае вы можете говорить только о себе. А я, поскольку собираюсь жить и работать самостоятельно, должна знать, с какими людьми я могу встретиться в моей жизни. Люди бывают разные, и многие из них, случайно окунувшись в грязь, не дают ей прилипнуть к себе, понимая, насколько она отвратительна, и стремясь к чистоте; таким людям прикоснуться к грязи [не] опасно и не страшно». Витя пристально взглянул на меня. «Ты, Таня, права, ты мне можешь поверить, понятие о чистоте я сохранил». Я это знала, как и то, что большинство наших студентов, несмотря на их распущенность, несравнимы с Виталием.

Придя домой, я долго думала об этом. Женя, Витя и Сережа, как и некоторые другие мальчики, относятся ко мне очень хорошо, и я знаю несколько случаев, когда они, ссорясь между собой, выбирали выражения, боясь при мне сказать лишнее. Я также знаю, что многие наши студенты, уважая меня, не переступят через определенную грань приличия. Они многим делятся со мной, как с товарищем; они со мной откровенны. Такие товарищеские отношения вполне нормальны, хотя многие наши студентки удивляются моей дружбе с мальчиками. Надо научиться людей судить по их поступкам и душевным качествам, а не по их внешним признакам.

Есть еще одна мысль, которая не относится к тому, что я пишу. Это мысль «вообще». Я могу слушать то, от чего девочки краснеют. Признак ли это моей испорченности? По-моему, нет. Я раньше многих девочек, выросших в семьях, узнала то, что взрослые обычно скрывают от детей, обманывая их. Я рано начала читать все, и это уничтожило нездоровое любопытство, возбуждаемое запретностью тех или иных вопросов. Я во многом не вижу ничего особенного, считая это естественным, и поэтому могу слушать многое, не краснея. Кроме того, я не люблю лицемерия и притворства. Но есть разница в том, как и что говорить и слушать.

29 августа. К нам приходил Сережа, не застал меня дома и просил маму передать мне, что наша бригада поедет с симферопольской группой. Я была удивлена. За 2 дня до отъезда, без особых причин после составления списков, – вдруг менять группу, хотя это было строго запрещено. Вечером пришел Витя, и я спросила его, знает ли он об этой перемене, но он ничего не знал. Когда пришли Женя и Сережа, они все объяснили. Оказалось, что Карасик отправился в партячейку[284] и там пожаловался на неправильное постановление комячейки[285]; его убеждения подействовали, постановление комсомольского собрания было сорвано, и Карасика перевели в бахчисарайскую группу, а Запасчиков, против его желания, попал в симферопольскую. Тогда наша бригада решила тоже вместе с Запасчиковым перейти в симферопольскую группу, чтобы не оставаться в одной группе с Карасиком. Сами старосты это быстро сделали и вместо нас в бахчисарайскую группу перевели бригаду девочек. Они этим очень возмущались, – почему не спросили их согласия, – много кричали и спорили. Карасик упал во мнении большинства. «И все из-за девчонки, как ты. Удивительно! – иронически резюмировал случившееся Сережа. – До чего становятся глупы те, кто влюбляется, да еще в кого? Ведь ты даже кашу сварить не умеешь или брюки починить. Хотел бы я посмотреть на того дурака, который на тебе женится!»

Я была рада, что не еду с Карасиком в одной группе. В этот вечер мы долго говорили обо всем, что нас волновало, спорили, но наши мнения во многом сходились. Когда заговорили о Виталии, Витя сказал: «Быть с ним согласным в его взглядах – это значит вернуться к тому времени, когда на съезде католических епископов решался вопрос: человек ли женщина, и только одним лишним голосом решили, что человек». – «Знаешь, Витя, – сказала я, – к сожалению, таких как он, не один. Они не понимают, что существует настоящая любовь, которая облагораживает человеческие чувства и дает счастье и красоту. Они же растрачивают свои чувства по мелочам, не в состоянии полюбить цельно, по-настоящему». – «Слушай, Таня, тебе вообще говорить с Виталием на эти темы не следует, он слишком нравственно извращен, а ты еще слишком молода», – неожиданно возразил Витя.

30 августа. Вот и снова я уезжаю в Крым, на этот раз не одна, а со своим геологическим отделением на экскурсию на 20 дней. Мама хлопочет, укладывая мои вещи в рюкзак, а я волнуюсь и спорю с мамой, когда она кладет что-нибудь лишнее для меня. С дядей Мишей мы были один раз в театре и на концерте в ДКА. Он скоро собирается уезжать в Ленинград. Дни стоят жаркие, и дядя Миша изнывает от жары, но Боря его часто охлаждает. Когда он лежит на диване и ворчит, и ноет от жары, Боря поливает его из кружки и при этом не обходится без смеха. Боря поступил в электротехникум[286]. Вот и он окончил семилетку и теперь будет учиться дальше со своими товарищами Чеклинским[287], Айзенштоком[288], которые бывают часто у нас. А Миша Шамараков на днях, распрощавшись с нами, уехал в Москву и готовится поступить в сельскохозяйственную Тимирязевскую академию[289]. Борина симпатия Женя будет учиться с ним в одном техникуме; ее брат Миша учится вместе со мной в Горном на одном факультете.

Экскурсия по Крыму

3 сентября. Перед отъездом вечером зашла за мной моя бригада и, напившись чаю у нас и хорошо закусив, мы поехали на вокзал. Меня провожали мама и Боря. Нам дали отдельный вагон «максимку»[290], все 70 человек в него