Королева скандала - Пол Джилл

Когда в «Альбион гейт» приезжал Эрнест, они часто обсуждали, что может произойти между Уоллис и королем. Получалось великое множество разных исходов, каждый со своими последствиями.

— Клянусь, я не смогу сделать ей реверанс, — призналась Мэри. — Если она станет королевой, нам придется держаться подальше от тех мест, где можно с ней столкнуться.

— Я снова разговаривал с мистером Черчиллем, — сказал Эрнест. — Судя по всему, он смирился с тем, что король не отступится от своего желания жениться на Уоллис, поэтому они начали прощупывать почву в Содружестве наций, чтобы понять, какая может быть реакция. Один из возможных вариантов — это морганатический брак.

Мэри никогда не слышала этого термина раньше поэтому Эрнесту пришлось объяснить ей:

— Это значит, что Уоллис может стать его женой, но не получит титула и не будет иметь притязаний на королевское имущество. В том маловероятном случае, если у них появятся дети, их потомки не будут считаться наследниками. Такова была традиция в прошлом, когда в брак вступали люди неравного социального положения.

— Это кажется идеальным решением, поскольку в этом случае мне не придется делать реверансы. — Мэри содрогнулась при одной только мысли об этом.

— Да, — согласился Эрнест, — но пока что Уоллис не приняла предложения короля и болеет от нервного напряжения. Она почти не ест, и я никогда еще не видел ее такой худой. Я говорил ей, чтобы показалась врачу, но она отказывается.

«Он даже не представляет, как я ее ненавижу», — поняла Мэри. Тем лучше. Вспоминая их двадцатипятилетнюю дружбу, Мэри не могла припомнить ни одного бескорыстного поступка, который Уоллис совершила бы ради нее. Когда умер отец Мэри, она просто черкнула короткое письмецо с соболезнованиями, и не приехала, когда Мэри ухаживала за смертельно больной матерью. В противовес такому поведению подруги Мэри много дней провела в Вашингтоне, утешая обезумевшую от горя Уоллис, когда умерла Элис.

Уоллис знала о выкидышах Мэри, но, казалось, никогда не задумывалась о том, какую невыносимую душевную боль подруга пережила из-за них. Она не знала, что Жак заразил ее сифилисом, потому что Мэри никогда не могла полностью довериться ей и быть уверенной, что Уоллис не будет рассказывать это как забавный анекдот, чтобы поразвлечь своих гостей на званом ужине.

Оглядываясь назад, Мэри не могла вспомнить ни одного счастливого момента их дружбы. Только послушное исполнение роли, которую отвела ей Уоллис: роль любящей старой подруги, готовой ради нее на всё. Что ж, больше этому не бывать. Никогда.

Когда Эрнест сказал Мэри, что король и Уоллис пригласили его на домашнюю вечеринку в Бленхейм-ский дворец в конце июня, Мэри пришла в ярость.

— Я думала, ты больше не собираешься быть сопровождающим, — бросила она, сдерживая раздражение. — Ты передумал?

Он налил себе в стакан скотча на два пальца и поднял бутылку:

— Налить тебе тоже, милая?

— Да, пожалуйста.

— Уоллис сказала, что они хотят обсудить со мной «положение». Поэтому я подумал, что лучше мне туда съездить. К тому же Бленхейм — это уникальное здание сэра Джона Ванбру и Николаса Хоксмура. Это лучший образец архитектуры в стиле барокко.

Мэри молча протянула руку за напитком.

Ошибочно приняв ее молчание за разочарование по тому поводу, что она не сможет увидеть дворец, Эрнест добавил:

— Я спрошу, можно ли как-нибудь взять тебя с собой. Это достаточно эффектное зрелище.

Все выходные, пока Эрнеста не было, Мэри жила как на иголках. В конце концов она взяла зонтик от солнца и пошла бродить по Гайд-парку. Она ходила часами и смотрела на прогуливающихся молодых влюбленных, играющих с нянями или гувернантками детей, проезжающих верхом джентльменов. Ее судьба зависела от троих людей, собравшихся в здании великой архитектурной важности, и Мэри казалось ужасно несправедливым, что ей никак не позволяют быть самой собой. Причем они не понимают, что все это имеет отношение к ней. Для них все это связано только с Уоллис. Вечно эта проклятая Уоллис!

Мэри не знала, увидит ли Эрнеста в воскресенье вечером, но он все-таки приехал около семи смурной и измученный. Она плеснула ему виски и дождалась, пока он сядет и расскажет, что произошло за время поездки, хотя любопытство раздирало ее.

— Все решено, — произнес он таким гробовым голосом, будто собирался объявить о том, что возвращается обратно к Уоллис, чтобы спасти свой брак. Мэри задрожала всем телом.

— Летом я развожусь с Уоллис, — продолжил он. — Она хочет заявить тебя в качестве ответчика по этому делу, но я сказал ей, что в случае, если она это сделает, я наотрез буду это отрицать. Поэтому мы наймем постороннюю девушку, которая проведет со мной в отеле ночь — абсолютно невинно, разумеется, — и заплатим горничной, чтобы она пришла утром и якобы застала нас в постели. Тогда Уоллис сможет развестись со мной на основании моей неверности без единого пятнышка на своей репутации.

Мэри пришлось собрать всю свою волю, чтобы сохранить самообладание. С какой стати Эрнест должен брать вину на себя? Это было попросту несправедливо. Но в то же время ей хотелось петь от счастья, потому что он будет свободен, а Уоллис исчезнет из их жизни.

— Мне нет никакого дела до того, что Уоллис заявила бы меня виновницей, — сказала Мэри. — Она раструбила всему лондонскому обществу, что я разлучница, разбивающая браки, так зачем утруждать себя и нанимать какую-то девушку? К тому же, — застенчиво добавила она, — мне не нравится сама идея присутствия другой девушки в постели с тобой.

— Я допускаю, что это будет несколько неловко смотреться, но я не хочу ставить тебя под удар.

Мэри подумала о том, что постоянно находилась под ударом с того самого дня, как впервые увидела Бесси Уоллис Уорфилд в летнем лагере, но говорить об этом не стала.

— Я поеду с тобой в отель, — произнесла Мэри. — Я настаиваю.

Эрнест забронировал номер в «Отель де Пари» в Брее на вторник, 21 июля. Он знал это место, потому что у гвардейцев, с которыми он служил во время войны, там каждый год проводилась ежегодная строевая выпускная церемония. Он рассказал Мэри, что туда к ним часто приезжают артисты кабаре, а еще там можно гулять по прелестным дорожкам вдоль Темзы. Все приготовления сделаны, заверил он ее.

Эрнест взял на работе выходной, и во второй половине дня они отправились в отель. Подписывая карточку на стойке, Эрнест записал любовницу под именем Лютик Кеннеди, при этом Мэри подавила нервный смешок. Они выпили по бокалу в баре, прогулялись по живописной территории отеля и покормили лебедей в реке булочкой, которую Эрнест прихватил из ресторана. После ужина пара удалилась в свою комнату, весьма симпатичную, с огромной кроватью, и занялась любовью.

— Теперь я хотя бы совершу измену, в которой меня должны обвинить, — улыбнулся Эрнест, расстегивая пуговки на платье Мэри.

— Тогда я тем более рада, что не позволила тебе поехать с чужой девицей! — ответила Мэри.

В половине восьмого утра в дверь постучали, и горничная сначала отворила дверь, а потом заглянула в номер.

— Завтрак подан, сэр, — она многозначительно посмотрела на Мэри, — и мадам.

Когда горничная поставила тосты с чаем на столик, у Мэри возникло чувство, что эта женщина делает подобные вещи постоянно и не одобряет их.

После завтрака они отправились обратно в «Альбион гейт». Швейцар подал Эрнесту официального вида письмо, и Эрнест вскрыл конверт, пока они поднимались по лестнице.

— Бог мой! Уоллис скора на руку, — сказал он. — Это письмо от ее адвоката, где говорится, что она подает на развод. Она также хочет, чтобы я выехал с Брайнстон-Корт незамедлительно. Могу ли я надеяться, что ты примешь меня, моя дорогая? Ты ведь не оставишь бедного малого на улице, правда?

Мэри еле дотерпела до того момента, когда они вошли в квартиру и закрыли за собойдверь. Она схватила его за воротничок, притянула к себе и страстно поцеловала.