Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

Боря, Леня Шаровар[267] – студент моей группы – и его брат, рабочий Петровского завода, вышли из Днепропетровска с Бориным велосипедом, чтобы посмотреть Ненасытец[268] за сорок километров. Леня – типичный студент из потомственной рабочей семьи, спортсмен и гимнаст, некрасивый, но стройный и сильный, простой парень и хороший товарищ.

Часть дороги я шла, но больше ехала на раме велосипеда. По дороге мы видели Волошский порог[269]. Мы смотрели на него издалека и сверху, и казалось, что часть Днепра от одного берега до другого закурчавилась белыми серебристыми кудрями, которые неспокойно, непокорно сплетаются вокруг беспорядочно нагроможденных камней, окатанных и сглаженных водой, но все же упрямо непобедимых. Далеко-далеко разносился глухой рев порога. Идя дальше, мы встретили Звонецкий порог[270], опоясавший Днепр двумя серебряными лентами, сверкающими ярко на горячем солнце. Шум был так звонок от ударов воды о выдолбленный камень, что все время, не переставая, звенело в ушах. По дороге встречали маленькие пороги – заборы – и наконец далеко издали мы услышали грозный голос Ненасытца. Он растянулся больше чем на километр по течению Днепра, и уровень воды, после того как она спадает по ступеням Ненасытца, понижается на много метров. Это сразу бросается в глаза. Когда смотришь на это паденье воды, то это – что-то потрясающее своей грандиозностью. По берегу мы перешли на остров – массивную гранитную глыбу, поднимающуюся из воды. В области порогов всюду на берегах обнажаются граниты разных оттенков. Такой же маленький скалистый остров, вернее, просто скала, на которую мы влезли. На ней прибита заржавленная доска с надписью: «В сем месте близь Днепровских порогов пал в 972 году в неравном бою с печенегами русский витязь Святослав Игорьевич[271]». Передо мной встали картины далекого-далекого прошлого. Я видела безграничные широкие степи, поросшие высокой травой. Тогда они были дикими, нетронутыми, полными опасностей. Передо мной проходили и проносились дикие орды печенегов и на ослепительно-ярком солнце сверкали шлемы русских витязей, а все поле битвы было усеяно трупами тех и других, павших в жестоком бою. Тогда, как и теперь, также заходило солнце за степи и его догорающие лучи скользили косыми полосками по далеким просторам. Всюду, куда ни глянешь, на горизонте мелькают ряды давно забытых курганов, могилы бойцов. А сколько из них вовсе не нашло могил, и их белые кости долго лежали в степи, обглоданные воронами. Какая в этом далеком прошлом своеобразно-дикая поэзия! Эту часть степей в то время называли со страхом «дикое поле». Я долго сидела на скале, погруженная в думы о прошлом, и картины одна за другой, такие яркие, красочные, проносились в моем воображении под неумолчный, грозный шум Ненасытца.

На этом острове есть еще место, где, по преданию, будто бы когда-то сидела и завтракала Екатерина II. Для тарелки выдолблено место – углубление в камне – и есть надпись. А внизу, сейчас же под скалой, бешено несется с громким ревом, заглушая все слова и звуки, Ненасытец. Это захватывающая картина, и передать ее словами полностью очень трудно. Вода здесь то падает большими каскадами со сверкающей, гладкой, шелковистой поверхностью, то беспорядочными вспененными потоками прыгает с камня на камень, разлетаясь и дробясь брызгами, образуя водовороты. Бесчисленные струи воды, падая, сплетаются и все покрывают ослепительно белой клубящейся пеной. Шум, блеск, грохот неумолчный несется от одного берега Днепра до другого, больше чем на километр по течению. В этом столько своеобразной, необычной красоты, столько грозного, бурного величия, что стоишь молча и замираешь, полная очарования, но подавленная, не в силах оторвать свой взгляд от стихийного зрелища, которое захватывает тебя всю. Начинает кружиться голова, становится страшно, и по коже пробегают мурашки. Вода здесь до того катится быстро, что жутко на нее смотреть, а воздух наполнен несмолкаемым шумом.

Когда наступил вечер и стало темнеть, вода сделалась совсем черной, а пена на ее поверхности стала еще белее. Это было потрясающе красиво. Даже теперь, когда я сижу в классе сельской школы в селе Никольском, я непрерывно слышу рев и шум Ненасытца. Сгустились сумерки, и стало почти совсем темно, я пишу с трудом. Эту ночь мы будем ночевать здесь, в классе, на соломе, брошенной на пол, а когда взойдет луна, мы еще раз пойдем полюбоваться незабываемой картиной. Я очень довольна, что осуществила свое давнишнее желание посмотреть днепровские пороги. Представление об Украине, о ее вольном, поэтическом и героическом прошлом было бы неполным.

6 июля. Я сплю, читаю, бездельничаю. Коля и Мара то приходят к нам каждый день, то исчезают вдруг надолго. Последнее время около меня вертится еще один студент старшего курса, заводчик Нюся В. Он хорошо воспитан, прекрасно одет и довольно интересный, но в нем много самомненья, что мне не нравится. Я с ним катаюсь на лодке и вечерами сижу у нас на балконе. Мне хочется видеть только Колю и Мару, тех, кто забыл обо мне. Несколько раз была с Борей на пляже, но их там не встречала; а сегодня Боря был на Днепре со своими товарищами и там их встретил; они его расспрашивали обо мне, на днях обещая прийти.

Через несколько дней мама, я и Боря уезжаем в лагерь к папе. Он пишет нам, что для нас снял хорошую комнату с садом, только хозяйка была полтора года в сумасшедшем доме. Мама немного побаивается, как бы с ней чего не случилось. Жаль все же, что нашу квартиру в Рудяках заняли Мухины, мы так привыкли к старым хозяевам. Я пробуду в Рудяках недолго, потому что должна вернуться в Днепропетровск к началу геодезической практики. В свободное время я перевожу с украинского стихи Сосюры[272], которые мне нравятся. Мне их приносят наши студенты.

7 июля. Наступили летние сумерки, когда бывает особенно приятно отдохнуть, сидя на балконе, после дневной жары. Я долго сидела с книжкой в руках и по временам смотрела на закат. По небу разливался приятный розовый свет, который постепенно на западе переходил в огненный. На начавшем темнеть голубовато-сером востоке красиво отражались отблески заката; постепенно ослабевая, они меркли, затягиваясь дымкой сумрака. Золотые и огненные краски неба быстро тускнели, переходя в малиновые, бледно-розовые, и только на самом краю горизонта оставалась еще красная полоска. Это виднелся край заходящего солнца, но вскоре оно угасло, и только его последние лучи, нехотя расставаясь с землей, еще грустно блестели золотом. Они еще освещали верхушки деревьев и ветки зеленых кустов, а сумерки медленно сгущались внизу, в тени