На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт

Ушаков», и вся левая колонна, в том числе и мы, открыли по неприятелю огонь. Наша эскадра находилась в походном строе двух кильватерных колонн, имея транспорты между колоннами. Наша носовая башня и левый носовой каземат начали пристрелку: артиллерийский квартирмейстер 1 статьи Иван Кирик (в службе с 1901 г.) из башни положил снаряд в корму концевого неприятельского крейсера, после чего японцы стали отдаляться (расстояние было 27–38 кабельтовых).

Старший комендор Иван Самойлов (срока службы 1895 г., запасной) из левого носового каземата положил снаряд в корму третьего японского крейсера, на нем виден был пожар. Неприятель повернул на 8 R влево и удалился. Сигналы японцы поднимали с этого крейсера.

Место боя: у=34°2' N и z=129°4'17'' О. Лишь раздался наш первый выстрел, как судовой священник иеромонах о. Порфирий со святой водою и крестом в руках обошел весь крейсер и, окропляя святой водою, благословил команду перед боем.

В 11 ч 20 мин пробили «дробь» и, пользуясь отсутствием неприятеля, дали команде обедать.

Около половины первого, слева по носу, начали обрисовываться по горизонту суда японской броненосной эскадры. Наши броненосцы перестроились, и вскоре между ними и неприятелем завязался бой. Наш крейсерский отряд был по правую сторону броненосцев.

После 2 ч на правую раковину от нас появился отряд японских крейсеров, имевших, по-видимому, намерение обойти нас с правой стороны. Японцы нас нагоняли. Мы повернули в левую сторону на противоположный курс и пошли им навстречу.

Около 2 ч 30 мин мы открыли огонь левым бортом; японцы отвечали. Через несколько минут с обеих сторон бой разгорелся, и японские снаряды то и дело шлепались у борта или со свистом и жужжанием, кувыркаясь в воздухе, перелетали через нас. Все снаряды, падая в воду, разрывались, поднимая громадные столбы воды и облака черного дыма.

Около 3 ч, когда я стоял в офицерском отделении жилой палубы, раздался резкий треск. Мелькнул какой-то проблеск и распространился дым с левой стороны машинного отделения. Кто-то вскрикнул: «Пробоина и пожар в канцелярии!» и все устремилось к этому месту. Бросились открывать дверь, но она не поддавалась вследствие погнутия переборки. Тогда схватили ломы и топоры и, оторвав железную обшивку, проникли в канцелярию. Полная картина разрушения открывалась нашим глазам. Мебель, бумага и прочие предметы – все это представляло собой груду мусора, окутанного клубами черного удушливого дыма. Расчистив доступ к пробоине, люди трюмно-пожарного дивизиона, во главе с трюмным механиком поручиком Мельницким, лейтенантом Политовским и корабельным инженером Лохвицким бросились к образовавшемуся отверстию в борту и, подавая нижним чинам пример самоотвержения, быстро заделали его матрасом и паклей с парусиной.

Как оказалось, разорвавшийся снаряд пробил борт немного выше действующей ватерлинии, вследствие же большого хода и волнения вода потоком устремилась в канцелярию и по жилой палубе; через трещины пробоины вода проникла и под жилую палубу – в отделение парусинных вещей и наполнила его почти до верху.

По заделке пробоины воду откачивали брандспойтами, так как других водоотливных средств из этого отделения не было. Откачивание воды при участии прапорщика запаса флота Соколова продолжалось затем всю ночь и до утра.

Вслед за пробоиной в канцелярии неприятельский снаряд большого калибра пронизал оба борта кормовой каюты прапорщиков, пролетев насквозь не разорвавшись между 128–129 шпангоутами. Обе пробоины получились выше ватерлинии, и вода в них не попадала, только при пролете снаряда была разбита мебель и попорчено платье прапорщиков. Пробоины тотчас же были заделаны койками, подпертыми досками.

Немного спустя опять раздался характерный лязг и треск в правом борту. Неприятельский снаряд большого калибра ударил и, разорвавшись, пробил борт в правой бане почти на высоте действующей ватерлинии (у шпангоута 94). Пробоина получилась выше и ниже жилой палубы. Громадный кусок стальной обшивки наружного борта был отогнут внутрь. Вода хлынула в баню и в тросовое помещение (под баней). Дружным же содействием упомянутых выше офицеров и нижних чинов эта пробоина также быстро была заделана, как и в канцелярии. Воду же из тросового отделения, по той же причине, что и из парусного, откачивали всю ночь брандспойтами.

Не прошло 10–15 минут, как раздался знакомый уже треск в левой офицерской ванной (временное помещение мичмана Домерщикова). Небольшой снаряд или осколок снаряда, разорвавшегося за бортом, пронизав борт и дверь, застрял в коечной защите мотора электрического шпиля. Дыра в борту получилась между 122–123 шпангоутами. Осколками было совершенно испорчено все платье мичмана Домерщикова.

Почти одновременно с этой пробоиной осколками был пробит левый борт на высоте иллюминатора, у 125 шпангоута. Во многих местах кабинет и зало командира (причем испорчена мебель и много вещей); борт у иллюминатора 118-го шпангоута. Несколько осколков попало в кают-компанию, между иллюминатором и палубой. Все значительные отверстия были заделаны деревянными на парусине пробками.

Когда осколки посыпались в кают-компании, младший врач фон Ден с фельдшером Кожевниковым и санитарами Жестковым и Томиловым делали здесь перевязку раненым. По счастью, осколки никого не задели, хоть в это время в кают-компании лежало уже много раненых. Весь врачебный персонал показал при этом удивительное мужество и спокойствие, продолжая свое дело, как будто бы ничего не приключилось.

В то же время неприятельский снаряд, разорвавшись у грот-мачты на высоте верхнего заднего мостика, пробил мачту, снес вентилятор, разбил вахтенную рубку и, обдав осколками все это место и часового у флага, квартирмейстера Захватова, ранил его небольшим осколком (величиной с горошину) в левый висок. Захватов, несмотря на ранение, остался бессменно на своем посту до поздней ночи.

Теми же осколками было перебито много снастей: кормовой флаг снесло по ветру на вантины, но квартирмейстер Захватов, с помощью комендора Губанова, тотчас же поднял другой флаг на уцелевших фалах, заменив перебитый другим, приготовленным заранее.

Одним из осколков того же снаряда, а может быть, и другого, разорвавшегося в воздухе, был взорван наш 6˝ сегментный снаряд в левом кранце у офицерского камбуза (орудие № 12). Облако дыма и пламени поднялось на этом месте и быстро рассеялось. От взрыва снаряда давлением газов дно кранца сильно прогнуло книзу и стоявшие в кранце снаряды попадали на палубу, две гильзы помяты, крышки их (облегченные) повыскакивали и полили порох. Койки, поставленные для защиты кранца, пакля и ветошь, приготовленные для обтирки снарядов, – загорелись.

Подносчик матрос 1 статьи Воронин, стоявший спиной к кранцу с гильзой в руках, повалился на палубу, выбросив гильзу. Осколком нашего снаряда его смертельно ранило в спину. Падая на палубу, он тихо застонал и, истекая кровью, скоро скончался в кают-компании, куда его доставили для перевязки.

Дно разорвавшегося снаряда (с донной трубкой) покатилось к ногам первого комендора Кострыкина, который, нисколько не теряясь, схватил