По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

году Маша с серебряной медалью закончила «Lawrenceville School». После окончания она подала документы во все лучшие университеты Восточного побережья США: в знаменитый «Georgetown University», находящийся в Вашингтоне, в «Vassar College», находящийся в северной части штата Нью-Йорк, в «New York University», находящийся в Манхэттене. Но категорически отказалась даже обсуждать поступление в «Princeton University», куда ей была прямая дорога. Она считала его слишком снобистским. Маша уже давно начала проявлять характер. И выбрала она из всех университетов «New York University». Прекрасный университет, но уступающий и Принстонскому, и университету Джорджа Вашингтона. Может быть, в ее решении была и наша вина. Мы приучили ее любить Нью-Йорк. Его знаменитые театры на Бродвее, один из лучших в мире оперных театров «Метрополитен Опера», самый известный в мире концертный зал «Карнеги Холл», где всегда выступали мировые знаменитости, прекрасные музеи, одним из которых был музей «Метрополитен». Короче, она хотела учиться и жить в столице мира. И вместе с тем быть всего в часе езды от дома и родителей.

В России тем временем в декабре тысяча девятьсот девяносто первого года осуществилась смена власти, и президента Горбачева заменил Борис Ельцин. В стране произошли немыслимые перемены. СССР как таковой распался, и все его шестнадцать республик были объявлены независимыми государствами, одним из которых стала Российская Федерация. КПСС перестала руководить страной, и в Россию потянулись эмигранты. Некоторые насовсем, большинство же – в гости. О том, чтобы вернуться насовсем, у нас не было и речи. Но даже и в гости мы решились поехать только в сентябре девяносто третьего. Перед поездкой я связался с Ильей и попросил его раздобыть для меня телефон Стаса Румянцева. Сообщать ему о своем приезде я не стал, решив сделать ему сюрприз. Весь долгий перелет мы старались читать, смотреть кино, но ничего не помогало: нервничали мы оба невероятно. И не только перед встречей с близкими, но и перед встречей с Ленинградом, вернее, теперь уже Санкт-Петербургом, который мы оба безумно любили. У меня навсегда запечатлелся в памяти наш последний вечер в городе. Купив в дорогу несколько блоков с болгарскими сигаретами, мы стояли на углу Невского и Садовой. Шел крупный снег, тускло мерцали уличные фонари, торопились немногочисленные прохожие, как один, одетые в мрачные зимние пальто. Мы смотрели на Гостиный двор, абсолютно уверенные в том, что никогда его больше не увидим… Когда самолет пошел на посадку, Валя, не отрывая взгляда от иллюминатора, вцепилась в мою руку. В аэропорту нас встречали Илюша Штемлер, Варвара Георгиевна с Валиной сестрой Любашей и братом Вали Витей, который был явно подшофе. Илюша был на своем «Москвиче» и посадил в него нас с Валей и Варвару Георгиевну. Остальные взяли такси. Штемлер продолжал жить в своей квартире на Московском шоссе, где-то в получасе езды от аэропорта. Жить мы должны были у него, а сам он на это время собирался переехать на дачу в Доме творчества писателей в пригороде Санкт-Петербурга Комарово. Оставив всех в квартире, он взял меня и повел в недавно открытый около его дома универсам. Илюша купил шесть сосисок (по сосиске на каждого), две помидорины и буханку хлеба. Доллары свои я еще не разменял, и платил Илюша. Он всегда был человеком щедрым и, будучи очень популярным писателем, жил на широкую ногу. И то, как скудно он отоварился сейчас в универсаме, говорило о том, что все его благополучие осталось в прошлом. Перекусив и выпив рюмку водки, Илюша предложил не засиживаться, потому что ему еще надо будет ехать в Комарово. Для Любаши с Витей мы вызвали такси. Когда они уехали, мы, взяв с собой чемодан с подарками, сели в машину к Штемлеру и поехали на Пороховые. Выехав на Московский проспект, мы повернули направо и через минуту проехали мимо дома на Галстяна, где мы жили с Валей до переезда на Петроградскую. Валя, сидевшая на заднем сиденье с мамой, протянула руку и сжала мое плечо. Я обернулся и увидел в ее глазах слезы. Все, что мы проезжали по Московскому, было до боли знакомо. Мелькнуло ателье на углу Кузнецовской, где я работал с Рафиком. Проезжая мимо пункта обмена валюты, я попросил Илюшу остановиться. Я поменял свою первую тысячу долларов, и мы поехали дальше. Дорога на Пороховые проходила через окраины города, которые за это время изменились до неузнаваемости. И, как мне показалось, в лучшую сторону. Повсюду не виданные раньше рекламы, следовавшие буквально один за другим магазины, кафе, рестораны. Прохожие на тротуарах были ярко одеты. Мы ехали в потоке машин. Конечно, не в таком, как в Нью-Йорке, но несравненно больше, чем было в наше время.

– Ты знаешь, что у нас в стране бардак? – вдруг спросил Илюша.

– Нет, – ответил я. – Но как-то не похоже, – указал я рукой на улицу.

– Это все остатки с барского стола. У нас в России всегда начинают за здравие, а кончают за упокой. Горбачева тоже только на пару лет хватило. Ну сделал он гласность. И что? Масса на эту гласность плевать хотела. А экономика на хер! И народ разорился. Горби деньги еще решил поменять. Объявил об этом за пару дней и дал народу время на обмен только три дня. И не больше тысячи рублей на человека. Представляешь, что в сберкассах творилось… Ельцин тоже вроде лихо начал. Коммунистов власти лишил и нерушимый СССР развалил. Все государственные предприятия начали закрываться, и на владения ими стали продаваться ваучеры. Как ты думаешь, кто ими сразу завладел? Конечно, директора заводов. Сразу стали полноправными владельцами. И первое, что они стали делать, – это увольнять. Вскоре произошел уже полный крах экономики. Предприятия начали закрываться, а люди лишаться работы. Армия, больницы, школы продолжали принадлежать государству. Но денег у него кот наплакал, а значит и зарплату платить нечем. И пенсию, кстати, тоже. Как мне, например. Каждый месяц нам говорят, что в следующем месяце обязательно заплатим. Но ты ж понимаешь. Вот и получается: в магазинах все есть, но цены заоблачные, а денег-то нет. Книги мои не покупают. Театры и кино – в жопе. Вот такие у нас дела, – закончил Илюша свой монолог и, улыбнувшись, посмотрел на меня. Улыбка у него получилась довольно печальная. Не зная, что ответить, я так же кисло улыбнулся в ответ. Когда мы подъехали к дому на Пороховых, у Вали опять увлажнились глаза. Здесь прошли ее детство и юность. Сославшись на дальнюю дорогу в Комарово, Штемлер не стал выходить из машины. Дверь в квартиру нам открыла молодая