Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

из его коллег. Кажется, это был латинист профессор Розенталь. «Как живете?» – поинтересовался Розенталь. «Постепенно умираю от голода, – поведал Агарков. – Ходил грузить вагоны, а сейчас барахлит сердце, и не могу разрешить себе этот вид заработка». Розенталь с большим трудом устроил Агаркова на скромную должность претензиониста в каком-то солидном учреждении. Агарков есть Агарков, и очень скоро он там выдвинулся. После 1938 года он был возвращен в науку и многое успел сделать до своей преждевременной кончины в 1947 году. Горько становится при мысли, чего можно было бы ожидать от этого ученого, если бы он не был отлучен от науки и мог бы дожить до старости. При всей моей глубокой любви к Венедиктову думаю, что Агарков как ученый ему не уступал.

По окончании в 1950 году университета я впервые поехал в Москву к моей бабушке. Она жила на Никитском бульваре (впоследствии переименованном в Суворовский) в большой коммунальной квартире вместе с Евгенией Ивановной Грейнерт – двоюродной сестрой моего деда Толстого (тетей Женей) и ее семьей, состоявшей из сына, невестки и внука Андрея (семьей Миллер). Бабушка и тетя Женя занимали одну комнату, а семья Миллер – две комнаты по другую сторону коридора, проходившего через всю квартиру. Бабушка работала переводчицей, но в основном жила уроками немецкого, французского и английского языков, которые давала как взрослым, так и детям, в том числе детям довольно высокопоставленных лиц. Так, одно время она давала уроки в семье М. И. Родионова, занимавшего пост Председателя Совета Министров РСФСР. В августейшие семьи бабушка выезжала на правительственных машинах, которые ее привозили и увозили. Иногда бабушку вывозили на пригородные правительственные дачи. Машины мчались на большой скорости (как и машины нынешних демократов), и бабушка каждый раз не знала, довезут ее живой или нет. Как известно, М. И. Родионов проходил по ленинградскому делу и погиб. Он также считался тяготевшим к группировке Жданова. Бабушку это, к счастью, не коснулось.

Евгения Ивановна работала в Историческом музее. Директрисой музея в то время была старая коммунистка Карпова, вдова известного революционера. Сама Карпова была вхожа в семью Ворошиловых. К Евгении Ивановне Карпова хорошо относилась. Мимо дома, где жили бабушка и тетя Женя, проходила правительственная трасса, по которой ездил сам Берия. Поэтому в подъезде дома постоянно дежурили оперативные работники органов государственной безопасности. Квартира бабушки и тети Жени находилась на втором этаже, и комитетчики нередко приходили к ним погреться. Отношения между бабушкой и тетей Женей поначалу были самые дружеские. Но все-таки тетя Женя, чувствуя себя хозяйкой, иногда подпускала бабушке шпильки. Помню, я жаловался на то, что страдаю от гастрита и колита. Тетя Женя говорила: «У нас, Спиридовых, это наследственное (она имела в виду одного из наших предков, екатерининского флотоводца адмирала Спиридова). Зина (речь шла о бабушке) этого не понимает». Бабушка не на шутку сердилась.

Потом отношения испортились. Причин было несколько. Тетю Женю раздражали приходившие к бабушке ученики. И хотя они сидели в бабушкином закутке у двери, тетя Женя чувствовала себя не в своей тарелке. У каждой был свой круг знакомых. Словом, каждая из старушек хотела вести самостоятельную жизнь, а в одной комнате это было непросто. Тетя Женя нередко говорила бабушке: «Мы, Зина, с тобой зажились», – намекая на то, что пора и честь знать. Бабушку это раздражало. В моменты наивысшего гнева тетя Женя, человек по натуре добрый, предлагала бабушке убираться на все четыре стороны, заявляя, что она здесь никто. Бабушка на это отвечала, что у нас нет закона, по которому инвалида (а у нее развился сильный спондилёз) можно было бы выбросить на улицу. Тетя Женя комментировала это так: «Ну, что ж, пользуйся преимуществами, которые тебе дала советская власть». Для бабушки это было страшным оскорблением. Елена Михайловна Миллер, невестка тети Жени, объясняла это тем, что две старые барыни не могут ужиться друг с другом.

Как я уже сказал, бабушка давала уроки иностранных языков. Как-то ее упросили дать несколько уроков французского языка девушке, приехавшей из провинции. Она собиралась поступать в аспирантуру при Институте иностранных языков. Основным языком у нее был то ли английский, то ли немецкий, но для поступления нужно было сдать и второй язык. Французского она не знала. Бабушка была уверена, что на экзаменах она провалится. Так оно и случилось. После экзамена абитуриентка пришла к бабушке с большим тортом из «Праги» (старушки жили рядом с рестораном «Прага») и со слезами стала жаловаться на несправедливость: «Я ответила на все вопросы и почему-то мне поставили двойку. Я даже сказала, что такое тит-а-тет (нужно “тет-а-тет” – “с глазу на глаз”)».

В той же квартире жила семья с фамилией, вызывающей сочувствие, – Одиноковы. В этой семье нередко происходили пьянки. И вот однажды произошло ЧП. То ли сами Одиноковы, то ли их гости разбили унитаз. Когда бабушка и тетя Женя решили утром воспользоваться туалетом, сделать это было невозможно. Для старух, которые и по квартире передвигались с трудом, случившееся было смерти подобно. Они стали умолять Одиноковых нанять таксомотор (так они по старинке называли такси), купить в магазине унитаз (до перестройки это еще было возможно), привезти его и пригласить мастера для установки, давая деньги на оплату всех расходов. Но в ответ услышали: «А нам не надо». Каждый раз вспоминаю эту историю, когда люди умывают руки при решении вопросов, имеющих к ним прямое отношение.

На лето бабушка снимала дачу. Однажды сняли дачу, но она ей не подошла. Задаток за дачу (по тем временам довольно большой) был уже уплачен. Я сказал ей, что если она откажется от дачи, то потеряет задаток. Она не без сарказма ответила: «Запомни: после того как во время революции мы потеряли все, мы не можем потерять ничего, кроме своих близких». Тогда я понял, какая громадная дистанция нас разделяет.

В начале 60-х годов произошло событие, вроде бы и радостное, но ускорившее бабушкин конец. Она снимала под Москвой дачу и сидела в саду. В то время она уже почти ничего не видела. И вдруг она услышала женский голос: «Зина, ты совсем не изменилась». Затем заговорил какой-то мужчина. «Кто это?» – спросила бабушка. «А это Вася». – «Какой Вася, откуда он приехал?» – «Из Америки», – ответили ей. Бабушка перестала что-либо понимать. Оказывается, перед ней были ее сестра Юлия Васильевна, которую бабушка не видела с начала Первой мировой войны, и ее сын Вася, родившийся в канун войны. Они действительно приехали из Америки. Через бабушкину двоюродную сестру, жившую в Москве, они узнали,