Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина

Психеей (вероятно, первым это сравнение ввел в обиход Гавриил Романович Державин в стихотворении, посвященном их бракосочетанию). Но внешние и внутренние достоинства не сделали Елизавету счастливой в браке: вследствие неведомых нам причин Александр, вообще-то весьма неравнодушный к красивым дамам, вскоре стал холоден с молодой женой, постоянно изменял ей и при этом почти откровенно способствовал развитию ее романа со своим другом, князем Адамом Чарторыйским (плодом этого романа, как считается, стала великая княжна Мария, родившаяся в 1799 году, которую Александр великодушно признал своей дочерью; ребенок прожил чуть более года). В 1803 году Елизавета Алексеевна, фактически давно покинутая мужем, сблизилась с кавалергардом Алексеем Яковлевичем Охотниковым; они встречались тайно, но их взаимную любовь не удалось скрыть от окружающих. Этот роман также кончился трагически: в 1807 году Охотников умер от чахотки в возрасте неполных 27 лет, перенеся до этого таинственное покушение на свою жизнь. Елизавета Алексеевна в 1806 году родила дочь, названную Елизаветой и также признанную императором Александром законной великой княжной. Но и утешение материнством у Елизаветы Алексеевны было вскоре отнято: младшая дочь скончалась в 1808 году, и Елизавета Алексеевна надолго погрузилась в глубокую меланхолию. Она чувствовала себя одинокой, всеми отверженной и никем в царской семье не любимой; муж ею пренебрегал, свекровь, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, относилась к ней крайне критически; дружеских отношений с царскими братьями и сестрами также не сложилось. Императрица не претендовала на активное участие не только в государственных делах, но и в общественной жизни. Она, конечно, занималась благотворительностью, однако не с тем широковещательным размахом, с которым это делала Мария Фёдоровна. Здесь сказывалась разница натур двух императриц: Мария Фёдоровна предпочитала основывать и опекать институты и учреждения; Елизавета Алексеевна предпочитала помогать конкретным лицам, хотя во время войны 1812 года и после нее сочетала частную благотворительность с попечением над некоторыми организациями.

Способами выразить себя стали для Елизаветы Алексеевны сугубо приватные занятия: никогда не прерывавшаяся переписка с любимой матерью, Амалией Баденской, урожденной принцессой Гессен-Дармштадтской, а также чтение разнообразных книг и музицирование. Читала она и стихи, и популярные романы, но предпочтение отдавала познавательной литературе: «Излюбленное мое чтение – история и все к ней относящееся», – сообщала она в 1804 году в письме к матери[353]. В альбоме Елизаветы Алексеевны за 1810-е годы содержатся переписанные ее рукой стихотворения на французском языке, в том числе «Ода Фортуне» Жан-Батиста Руссо, «Прощание с Францией» королевы Марии Стюарт и другие; общий тон привлекавших ее стихов – созерцательный и лирико-философский[354].

Музыкой Елизавета Алексеевна занималась с самого детства и имела к ней талант и склонность. Она обладала очаровательным, хоть и не сильным сопрано и пела так искусно и задушевно, что даже императрица Екатерина II, неоднократно заявлявшая о своей природной немузыкальности, называла юную жену Александра «сиреной»[355]. Разумеется, по правилам русского придворного этикета и в согласии с собственной застенчивостью Елизавета Алексеевна никогда не музицировала на публике, даже великосветской. Слышать пение и игру Елизаветы Алексеевны могли лишь родные и близкие, то есть члены императорской семьи и избранные представители двора, а также ее наставники в музыкальном искусстве.

В Петербурге она в разные годы брала уроки у таких выдающихся музыкантов, как Иоганн Вильгельм Гесслер, Людвиг Теппер де Фергюсон, Джузеппе Сарти и Осип Антонович Козловский. Сарти и Козловский помогали составить нотную библиотеку императрицы, которая ныне хранится в КР РИИИ в Санкт-Петербурге[356]. Там представлены партитуры и клавиры многих серьезных опер (в частности, Глюка, Моцарта, Сарти); большое место занимают произведения для камерного музицирования, посвященные императрице или рассчитанные на ее исполнительские возможности. Это относительно нетрудные пьесы для фортепиано, гитары, арфы, романсы и песни на разных языках, переложения оперных арий и дуэтов для камерного ансамбля[357].

Постепенное душевное сближение Елизаветы Алексеевны с ее царственным супругом началось, вероятно, в период войны 1812 года, когда она всячески поддерживала императора Александра в его непримиримом противостоянии Наполеону. По инициативе императрицы 12 ноября 1812 года в Петербурге было создано Патриотическое общество, целью которого было оказание помощи пострадавшим от войны и разоренным вследствие военных действий, а также попечение о сиротах, прежде всего о дочерях погибших на поле боя офицеров[358]. Она, конечно, радовалась победам русского оружия, но была крайне далека от внешнего ура-патриотизма, сознавая и страшную цену, заплаченную за триумф, и меру моральной ответственности, возложенную на победителей. В письме от 8 (20) апреля 1814 года она писала Анне Степановне Протасовой (цитирую с сохранением стилистики подлинника): «Бог милостив к нам, он возвысил Государя и Русский народ на не слыханные до их пор степени славы, но гордиться не должно и только чувствовать благодарность ко всемогущему Богу. Тоже поздравить всех жен и матерей, имевших счастие сохранить мужей и детей посреди такой ужасной войны»[359].

На Венский конгресс она отправилась не очень охотно, повинуясь повелению императора, собственному чувству долга и страстному желанию после долгих лет разлуки увидеться в Германии с матерью и другими родственниками. Пережитые несчастья наложили отпечаток на внешность и характер императрицы. Она все еще была очаровательной женщиной, но черты ее лица выражали печаль и задумчивость. Во время Венского конгресса Александр I находился в центре событий, успевая участвовать в парадных действах и зрелищах, держаться в курсе всех дипломатических переговоров и связанных с ними политических интриг и при этом считаться самым галантным в Вене кавалером, танцором и сердцеедом, пользовавшимся благосклонностью многих великосветских красавиц. Его супруга в это время посещала все предписанные программой публичные мероприятия, но занималась также благотворительностью и встречалась с представителями искусства.

Достоверные источники, на которые можно было бы сослаться, освещая эту тему, на удивление отрывочны. Кажется странным, но именно период Венского конгресса должным образом не отражен ни в переписке императрицы, ни в других документах из ее архива, будь то записные книжки, перечни выплат и подарков разным лицам, выписки из газетных сообщений и т. д. Мною были изучены соответствующие фонды в РГИА, ГАРФ и в РГАДА, но новые находки, которые касались бы взаимоотношений Елизаветы Алексеевны и Бетховена, оказались довольно скудными. Имя Бетховена упоминается в рассмотренных мною документах из архива императрицы всего два раза: в письме Елизаветы Алексеевны к матери от 29 ноября 1814 года (подробнее о нем будет сказано далее)[360] и в выписке, сделанной рукой неустановленного лица из Rigasche Zeitung за декабрь 1814 года о денежном подарке Бетховену со стороны императрицы[361]. Что касается историков – биографов императрицы, то они этой темой вообще не интересовались;