Королева скандала - Пол Джилл

Они долго смотрели друг на друга, и Мэри показалось, что от переполнявших эмоций она может лишиться чувств. Эрнест наклонился к ней, поцеловал в губы, и она не отпрянула.

«Это неправильно, — подумала Мэри. — Я должна остановить все это». Но его поцелуи вызывали в ней такую бурю чувств, что перед ними было невозможно устоять.

И тут, как нельзя кстати, их отвлекла подошедшая к окну горничная.

— Простите, мэм, — вы не будете против, если я лягу спать? — Девушка спала в комнатушке этажом ниже.

— Конечно нет, — зардевшись, ответила Мэри. — Увидимся утром.

Они дождались, когда закроется входная дверь, и Эрнест предложил:

— Может быть, пойдем внутрь и сядем перед вентилятором? Там у тебя должно быть прохладнее, чем здесь.

Это, конечно же, было только предлогом. На диване в гостиной Эрнест снова начал целовать Мэри, а она отвечала ему со всей страстью, скопившейся в ней за долгие годы. Она поняла, что все это время не переставала любить его. Она была ему прекрасным другом, но в ее сокровенных мечтах он всегда оставался идеальным мужем.

Поцелуи перешли в интимную близость. Сначала это имело вид не вполне пристойной возни на диване, а потом Эрнест перенес вентилятор в спальню, и они продолжили на кровати, а поток воздуха ласкал их обнаженную кожу. Он был вторым мужчиной, с которым Мэри довелось заниматься любовью, и ее поразила разница между ним и Жаком. Эрнест осыпал поцелуями ее шею, руки, грудь, снова и снова проводил рукой вверх по спине и, запустив пальцы в ее волосы, проходился по ним, как гребнем. Мэри стеснялась округлости своего живота и полноты бедер, но он зарывался в них головой и вдыхал благоухание ее тела. А когда он вошел в нее, она в полной мере ощутила себя настоящей женщиной. Мыслей никаких не было; были только чувства.

После, когда он уснул, положив голову ей на грудь, Мэри была как пьяная. Она коснулась его волос, осязая их текстуру и вдыхая исходивший от них легкий аромат средства для ухода. И все происходящее воспринималось как нечто правильное, словно так и должно было быть всегда.

Эрнест ушел в пять утра, еще до появления горничной, а Мэри лежала без сна, заново переживая ночь и стараясь оправдать свое поведение. Похоже, Уоллис Эрнест был уже не нужен. Она слишком долго нацеливалась на принца и пренебрегала мужем. Эрнест заслуживал счастья, а не чьей-то жалости, сквозившей в перешептываниях о том, что он стал рогоносцем. И она, Мэри, тоже заслуживала немного счастья. Она любила Эрнеста еще задолго до того, как с ним познакомилась Уоллис. По справедливости, все это время он должен был быть ее мужем.

Но даже составляя этот список самооправданий, в глубине души она понимала, что заниматься любовью с мужем лучшей подруги неправильно. А что, если Эрнест почувствует необходимость очистить совесть чистосердечным признанием? Уоллис ни за что ее не простит. Мэри была тем человеком, которому она доверяла больше, чем кому-либо. Они были сестрами, которые сами выбрали друг друга, и произошедшее было самым страшным предательством.

На следующий вечер Мэри приехала к Эрнесту в офис к тому времени, когда он заканчивал работать, намереваясь твердо сказать ему, что нравственное падение, которое они допустили накануне вечером, больше никогда не нужно повторять, но он опередил ее, заговорив первым.

— Прошлая ночь была восхитительна, — сказал он Мэри, прижав к себе ее руку. — Ты сделала меня счастливым. Но я боюсь и подумать о последствиях, если Уоллис узнает об этом.

— Я тоже, — облегченно выдохнула Мэри.

— Но несмотря на это, весь день я думал о тебе и всем сердцем надеюсь, что ты не откажешься от нашей близости в дальнейшем.

Мэри почувствовала, как ее внутренности будто стали жидкими, а лицо залила густая краска.

— Ты согласна провести это лето со мной, зная, что осенью я должен буду вернуться в Лондон к жене? Я понимаю, что прошу о многом. — Он отвел глаза.

— Да. Согласна, — сказала Мэри. Отказать было выше ее сил.

— Кто знает, буду ли я к осени считаться женатым хотя бы номинально, — произнес Эрнест, нежно гладя Мэри по лицу. — Думаю, одному богу известно, что будет дальше.

Глава 47

Нью-Йорк. Октябрь 1935 года

Мэри заливалась слезами, а буксиры толкали лайнер Эрнеста прочь от пристани в мощное течение пролива Ист-Ривер. Она стояла и смотрела, как судно удаляется по направлению к океану, и уже скучала по любимому, испытывая жгучую душевную боль. Они условились, что ей можно будет со всеми предосторожностями писать ему на рабочий адрес в Лондоне. И как только Мэри вернулась домой, она тут же начала писать письмо, в котором рассказывала, какой пустой стала ее жизнь без него и как сильно она надеется, что скоро они снова смогут быть вместе. Она перечитала послание, порвала и написала в непринужденном тоне другое — о новой книге Хемингуэя, которую только что начала читать, под названием «Зеленые холмы Африки», где описывалось, как автор путешествовал на этот самый континент.

«Я очень сильно хочу побольше путешествовать, — призналась Мэри. — Я даже ни разу не бывала на Западном побережье США, а единственные европейские города, с которыми я знакома, — это Лондон и Париж. Мне хотелось бы когда-нибудь побывать в Риме и Венеции».

Эрнест сразу же по приезде в Англию отправил Мэри письмо на нескольких страницах, которое он написал еще на корабле. В очаровательной манере Эрнест рассказывал о чудачествах других пассажиров, блюдах, которые подавали в первом классе, дельфинах, которые в один из дней плыли за кораблем и играли в кильватере, будто специально красуясь перед прогуливавшейся по палубам публикой, чтобы развлечь ее. В письме не было ни слова о любви и надеждах на будущее, но заканчивалось оно словами:

«Сердечнейше благодарю тебя за то, что ты наполнила мое лето радостью. Ты всегда в моих мыслях».

Мэри обняла себя за плечи. Чувство после прочтения письма было сладостным, но она так жаждала услышать голос Эрнеста. Если бы только можно было взять трубку телефона и позвонить ему… Но теперь ей предстояло довольствоваться письмами.

Уоллис писала из Лондона и делилась забавными историями о ближайшем окружении принца. Герцогиня Йоркская — жена брата Дэвида Берти — вошла в комнату в тот момент, когда Уоллис ее изображала, и теперь отказывается встречаться с ней.

«Мы с Дэвидом зовем ее Булочкой, — писала она, — потому что у нее простоватый вид и она полненькая, — в общем, похожа на повариху, которая слишком много пробует свою стряпню».

Также она рассказывала Мэри, что принц продолжает одаривать ее драгоценностями, в том числе кое-какими «очень милыми камушками», зато остается глух к мольбам отпускать ее от себя время от времени хотя бы на вечерок, чтобы она могла упорядочить отношения с Эрнестом.

«От этого я пребываю в неимоверном напряжении, — писала она. — Эрнест просто ангел, во плоти, но уже и он начинает сердиться из-за того, что ему постоянно приходится обходиться без жены. У нас с ним были жуткие скандалы. Но Дэвид — ребенок, который не думает о последствиях своих действий».

Мэри пребывала в полнейшем раздрае. Она предала подругу, которая ей безоговорочно доверяла. Если бы Уоллис была влюблена в принца, Мэри могла бы как-то оправдать свое предательство и надеяться на счастливый исход, но из писем было совершенно очевидно, что Уоллис его не любила. Ей нравилось, что у него было денег как грязи и что он оплачивал ей дорогую одежду и украшения, назначил щедрое содержание, а все в Лондоне хотели с ней подружиться, но платила она за все это очень высокую цену.

Сразу после празднования нового, 1936 года Эрнест снова приехал в Нью-Йорк на две недели, и они с Мэри опять стали любовниками. Он проводил с ней каждый вечер, оставался в ее доме каждую ночь и просыпался с ней рядом каждое утро. Влюбленные рисковали тем, что горничная и повар могли рассказать о них своим друзьям, и поползли бы слухи. Мэри приплачивала прислуге в надежде, что за это они будут держать язык за зубами, но в какой-то беспечный момент подумала, что плевать она хотела на последствия, если даже кто-то проболтается. Пребывание Эрнеста в Нью-Йорке было таким недолгим, что она не желала терять ни секунды. Она наслаждалась легкой интимностью тех моментов, когда он, бреясь в ванной, что-то мурлыкал себе под нос, когда они обсуждали газетные заголовки за завтраком или когда она вспоминала, что он любит жареные почки с острой подливой, и просила повара приготовить их.