Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

попытку американской стороны как проявление некоего заговора, суть которого пока остаётся неясной, и советует своему атташе в Берне быть осторожнее248.

Фудзимура растерялся, но ответил, что никакого заговора не существует. Он вновь и вновь отправлял шифровки с требованием принять его информацию всерьёз и немедленно предоставить ему полномочия на ведение переговоров с Даллесом. Всего он прислал 16 сообщений, на которые так и не получил никакого ответа. Отчаявшись, Фудзимура принял решение срочно отправиться в Японию лично, чтобы убедить адмиралов в своей правоте. Он сообщил об этом Хаку, а тот сразу же связался с Блюмом. Помощник Даллеса от имени УСС предложил альтернативный вариант, повторяющий ход операции «Санрайз» с генералом Вольфом: принять в Берне кого-то из высшего военно-морского командования Японии. Сложнейшую задачу по переправке этого человека в Швейцарию УСС брало на себя. Это сразу сняло бы вопрос о наличии полномочий и позволило бы вывести операцию на более высокий уровень. Фудзимура согласился, так как это заодно выводило и его из-под возможного удара в случае провала миссии. Он отправил новую шифрограмму в Токио с изложением плана Блюма и прямым вопросом: «Видит ли Министерство военно-морского флота какую-либо альтернативу, кроме заключения мира с Соединёнными Штатами, в свете нашего отчаянного положения?»249

Ответ из Японии, подписанный министром Ёнаи, последовал через пять дней и был, как всегда, неопределённым: «Ваша точка зрения понятна. Вы настаиваете на соответствующих мерах, которые должны быть предприняты министром и другими заинтересованными лицами».

Ёнаи снова не обратил внимания на своего атташе в Берне, потому что как раз в эти дни японские дипломаты приступили к непосредственному зондажу советской стороны. 3 июня Камэяма Кацудзи, служивший советником японского посольства в Москве в 1937–1943 годах, приехал в посёлок Гора, где на время бомбёжек расположились некоторые дипломатические представители, включая посла СССР в Японии Якова Малика. Камэяма как бы случайно упомянул, что по соседству с Маликом поселился бывший посол в Москве и бывший премьер-министр Хирота Коки, дом которого в Токио сгорел во время бомбёжки. Малик доложил в Москву: «По японскому, дескать, обычаю, человек, поселившийся в новом месте, должен нанести визит своим трём ближайшим соседям – напротив, налево и направо. Следуя обычаю, Хирота желает нанести визит мне. Сославшись на русский обычай угощать нового соседа водкой и на отсутствие таковой у меня в отеле, я высказал пожелание принять Хирота на следующей неделе»250.

В отличие от ситуации с Фудзимура, на этот раз японская сторона проявила удивительную настойчивость и продемонстрировала, что способна действовать относительно быстро (отчего уровень бессмысленности этих действий, правда, не понижался). Несмотря на отказ, уже через полчаса Хирота лично появился в номере Малика. После вводного рассказа о том, что в японском руководстве нет разногласий по поводу сохранения дружественных отношений с Советским Союзом, экс-премьер перешёл к главному: «Мы в одиночку, – сказал Хирота, – ведём огромную войну против США и Англии за освобождение и независимость Азии, но Советский Союз занимает значительную часть Азии, и мы считаем, что проблема безопасности Азии может быть решена только Советским Союзом, Китаем и Японией как основными странами Азии… Твёрдо обеспечить безопасность Азии можно только на основе сотрудничества СССР, Японии и Китая. А базой для этого должна быть дружба Японии с СССР»251. О посредничестве в переговорах с американцами не было сказано ни слова. Об этом советской стороне предлагалось догадаться самостоятельно – при желании.

На следующий день Хирота пришёл к Малику снова, но и на этот раз никаких конкретных предложений и даже намёков на желание как можно скорее прекратить военные действия не прозвучало, что позволило Малику дать Хирота по-японски обтекаемый ответ: «Вы затронули целый комплекс больших и сложных вопросов, а в условиях современной обстановки даже своеобразных вопросов. Все они в целом и каждый в отдельности требуют обстоятельного изучения и обдумывания».

В Москву же было отправлено вполне конкретное сообщение о результатах зондажа: «Неожиданность и внезапность встречи Хирота со мной была инсценирована грубо и неуклюже. У японцев почва горит под ногами, время не терпит, припекло, а посему им теперь не до внешних форм и благовидных предлогов. Скорее бы добиться существа, обеспечить прочность отношений с СССР… Подобное заискивание японцев перед Советским Союзом является вполне логичным и закономерным в свете международной обстановки и тяжёлого, бесперспективного военного положения Японии…»252 Москва подтвердила правильность выводов посла и не рекомендовала ему лично искать встреч с Хирота, а если тот появится снова, давать максимально уклончивые ответы.

На фоне этого немотивированного японского оптимизма даже странно, что практически одновременно (в конце мая – начале июня) МИД Японии всё-таки предпринял шаги по включению в тайный переговорный процесс ещё одной стороны – представителей Ватикана. Об этом немедленно стало известно резидентуре советской разведки: «В эти дни папа принял японского посла Хараду в присутствии кардинала Фумазони Бьонди, Константини и бывших нунциев в Токио и Китае. Папа сказал Хараде, что Япония должна заключить мир с союзниками (и чем скорее, тем лучше) и что Ватикан обещает оказать своё влияние, чтобы принести пользу “благородному японскому народу”. По словам Федеричи, Ватикан заинтересован в том, чтобы Япония не была разгромлена»253.

22 июня император заметил министру иностранных дел Того, что необходимо добиться согласия Москвы на посредничество при условии сохранения императорской системы после окончания войны. В своих мемуарах Того назвал ответственным за игнорирование альтернативных путей к миру генерала Умэдзу: «Что касается открытия дороги к миру, то изучалась возможность посредничества Китая, Швейцарии, Швеции или Ватикана, но по единодушному мнению членов Высшего совета, это привело бы лишь к требованию союзников о безоговорочной капитуляции Японии. Вместе с тем, генерал Умэдзу заключил, что только СССР мог бы выступить посредником в деле достижения мира с Соединёнными Штатами на благоприятных для нас условиях»254.

В этот же день исполняющий обязанности директора УСС Гонсало Бакстон передал госсекретарю США Эдварду Стеттиниусу в меморандуме № 740.00119P.W. / 6—2245 сведения об инициативе Фудзимура, краткую характеристику на него и на Фридриха Хака, и в этом меморандуме тоже шла речь о «благоприятных условиях» для неизбежной капитуляции Японии, но уже с чётким определением главного:

«Сообщается, что зондаж относительно установления мира исходит от японской миссии в Берне. Источником информации является тот же немец, упомянутый в предыдущих меморандумах, описание которого прилагается ниже.

Согласно источнику, Фудзимура настаивает на том, что японцы, прежде чем сдаться, потребуют гарантий сохранения императора. Фудзимура читал в бернской прессе отчёты об участии м-ра Аллена Даллеса в организации капитуляции Германии в Северной Италии (курсив мой. – А. К.). Фудзимура явно заинтересован в том, чтобы узнать, какие условия, кроме безоговорочной капитуляции, могли быть предоставлены этим немцам.

(Фудзимура, бывший помощник японского военно-морского атташе в Берлине, считается одним из главных представителей японского военно-морского флота