Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

написал в личном письме к Фудзимура, что Япония совершила фатальную ошибку, напав на Пёрл-Харбор) присоединился к тайной миссии японского разведчика239.

Именно Хак, по предварительной договорённости с Фудзимура, 23 апреля – сразу после остановки операции «Санрайз», встретился в одном из ресторанов у подножия Юнгфрау с помощником Даллеса Полом Блюмом и ещё одним разведчиком, представившимся как «мистер Уайт». Блюм нашёл встречу перспективной и через три дня предложил Хаку перейти к более серьёзной стадии переговоров.

Позже Даллес подтверждал: «Ещё когда мы работали над “Восходом”, кое-что об этой операции стало известно японским представителям в Швейцарии. В апреле 1945 г., во время пика сражений на Окинаве, Гаверница (помощника Даллеса. –  А. К.) и меня посетили в Швейцарии атташе японской армии и флота в этой стране, а также несколько японских чиновников базельского Банка международных расчётов. Они желали уяснить, не могут ли они также воспользоваться секретными каналами связи с Вашингтоном, установленными для “Восхода”, в целях обеспечения мира для Японии. Я информировал об этом Вашингтон и был уполномочен выслушать японцев»240.

В воспоминаниях Даллес свёл воедино несколько событий и две группы японских эмиссаров, поначалу не работавшие вместе. К первой, помимо Фудзимура, относился военный атташе Японии в Германии и Италии (а затем и в Швейцарии), бывший начальник 2-го (Разведывательного) Управления Генерального штаба генерал-лейтенант Окамото Киётоми. Не вполне ясно, присутствовал ли Окамото лично на встрече с Даллесом или нет, поскольку в первый день нового 1945 года генерал перенёс инсульт, был частично парализован и жил в гостинице в Цюрихе, а не в Берне241. Однако то, что он, несмотря на болезнь, стал одним из инициаторов и активных участников переговоров, – несомненно242.

Окамото был близко знаком с Китамура Кодзиро – японским исполнительным директором швейцарского Банка международных расчётов (БМР) в Базеле. В годы Второй мировой войны этот банк являлся главным проводником валютной политики нацистской Германии – через него шёл обмен немецкого золота, в том числе полученного преступным путём, на свободно конвертируемую валюту, остро необходимую Берлину для закупки дефицитных материалов и оборудования за рубежом. В сделках с Германией, Италией и Японией на полулегальных условиях участвовали представители банковского мира воевавших против них США, Великобритании и Франции. В 1944 году Бреттон-Вудская конференция приняла решение о закрытии банка из-за неоднозначности его деятельности, но оно так и не было исполнено.

Китамура с группой помощников представлял в Базеле японский «Ёкохама спеши банк» и входил в руководство БМР. Он, в свою очередь, привлёк к сотрудничеству директора департамента экономики и финансовых операций того же БМР шведа Пера Якобссона – гражданина нейтральной страны, что, очевидно, должно было облегчить Даллесу дальнейшие переговоры с противной Америке стороной. Однако эта группа – Окамото, Китамура и Якобссон вышла на контакт с Даллесом позже, после того, как 3 мая Хак встретился с Блюмом в резиденции УСС в Берне. Хак представил записку от Фудзимура, в которой тот предлагал свою помощь в установлении неформальных контактов с Токио, но избегал упоминания непосредственно о мирных переговорах. Блюм в ответ сообщил, что УСС проинформировало Госдепартамент о японской инициативе, и в Вашингтоне сочли контакт интересным. Но, разумеется, чтобы говорить о чём-то дальше, японские эмиссары в Берне должны были представить бесспорные доказательства своих полномочий, полученных от Токио, и хоть какой-то, более или менее ясный, план действий243.

Империи нанесут смертельный удар

Фудзимура, вдохновлённый встречей Хака с Блюмом, несколько дней потратил на составление убедительного доклада в специальном, особо секретном, коде для представления его в Военно-морское министерство в Токио. 8 мая, в день подписания Германией капитуляции, сообщение было наконец отправлено двум адресатам: главнокомандующему Императорским флотом адмиралу Тоёда Соэму и военно-морскому министру адмиралу Ёнаи Мицумаса. Понимая степень риска, на который он идёт, Фудзимура попытался подстраховаться, солгав в шифровке, что переговоры инициированы американской, а не японской стороной, что неизбежно в итоге привело Токио к неверной трактовке событий. К сообщению он приложил краткую характеристику Аллена Даллеса как «Японский подход политического деятеля Америки», облечённого особым доверием недавно скончавшегося президента Рузвельта, и настойчиво попросил немедленных инструкций для своих дальнейших действий244.

Прождав ответа два дня, Фудзимура продублировал шифровку, а затем отправил ещё две, в которых, вероятно чтобы подтолкнуть своё командование к активным действиям, перечислил американские пехотные подразделения, грузившиеся в это время на корабли в европейских портах для отправки на Дальний Восток, предположительно для вторжения на Японские острова. Но и эти сообщения были проигнорированы. Тогда 16 мая Фудзимура написал ещё одну шифровку, в которой рассказал о роли, которую сыграл Аллен Даллес в переговорах о капитуляции немецких войск в Италии, а затем, спустя ещё четыре дня, снова желая подтолкнуть командование к скорейшим действиям, отправил обширный отчёт с живописанием Германии, лежащей в руинах после разгрома.

Фудзимура не знал, что Ёнаи молчал из-за того, что как раз в период с 11 по 14 мая заседал в Высшем совете по руководству войной, делая ставку не на призрачный мир с Америкой через никому не известного Даллеса, а, как ему казалось, используя значительно более реальный шанс. Ёнаи добивался от правительства решительных шагов по улучшению отношений с Москвой, выразив надежду, что если предложить СССР территориальные уступки, то в обмен можно будет получить даже топливо для флота и продолжить сопротивление245.

Министр иностранных дел Того Сигэнори выступил против этого предложения как заведомо нереального и обвинил адмирала в полном непонимании Москвы: «Я утверждал, что у нас уже нет никаких шансов на использование СССР в военном или экономическом отношении и что Япония упустила время, когда можно было бы получить из СССР сколько-нибудь значительные поставки вооружений или убедить его играть роль друга Японии… Это был единственный случай, когда у меня возник с Ёнаи спор, близкий к серьёзной размолвке»246.

Однако Ёнаи неожиданно получил поддержку от «ястребов» – военного министра Анами Корэтика и начальника Генерального штаба Умэдзу Ёсидзиро. В итоге решено было искать мира с Соединёнными Штатами через посредничество Советского Союза, и на совещании утвердили следующий документ: «В настоящий момент Япония ведёт борьбу не на жизнь, а на смерть с США и Великобританией. Вступление в эту войну Советского Союза нанесёт Империи смертельный удар. Поэтому, какое бы развитие ни приняла война с США и Великобританией, Империя должна предотвратить вступление в эту войну СССР»247.

Переговоры с Москвой, со Сталиным, а не малоперспективные контакты с неизвестным человеком в Берне стали главной задачей японского правительства. Лишь 21 мая 1945 года, почти через две недели после того, как Фудзимура отправил первую шифрограмму в Токио, Военно-морское министерство в самых общих чертах сообщило ему, что смысл послания разведчика о выходе представителя УСС на него в Берне понятен. В то же время командование в Токио уведомляло, что склонно рассматривать эту