Фарангис - Махназ Фаттахи

class="p1">Так и не сумев переубедить эту настойчивую девочку, я отправилась в Авезин вместе с ней. Дорогу эта упрямица действительно знала наизусть и уверенными маленькими шажочками шагала впереди меня по кукурузным полям в знойный жаркий день, не соглашаясь даже взять меня за руку. Однако через некоторое время, признав свою усталость, она молча подошла ко мне и протянула обе ручки. Обняв дочь, с улыбкой на лице я шла вперед, глядя на гору Чагалванд. Как же я все-таки любила эту гору, и как сильно мне хотелось пойти по тропинке, которая вела через степь. Однако боязнь нарваться на мины, ежедневно продолжавшие уносить жизни наших близких, была определенно сильнее.

Добравшись до родительского дома, я обнаружила отца сидящим на крыльце в одиночестве.

– Салам, папа.

– Алейкум салам, доченька, – ответил отец с очевидной для меня ноткой беспокойства в голосе.

– Что-то случилось? – спустив со спины Сохейлу, взволнованно спросила я. – Почему ты грустишь?

В ответ на молчание отца я подошла к нему ближе и поцеловала в лоб.

– Заходи внутрь, я тоже сейчас приду, – сказал отец, крепко меня обняв.

– Я все же пока посижу рядом с тобой.

– Мне очень плохо, Руле…

– Расскажи, что случилось? – взяв отцовские сухие и потрескавшиеся руки, спросила я.

– Все же пойдем в дом…

– А ты когда пришла? – удивленно спросила меня мама, застав нас с отцом на пороге.

– Только что. Мама, что с папой?

– Он недавно вернулся из Гилянгарба в таком состоянии и не рассказывает о том, что там случилось.

– Сердце мое обливается кровью из-за этих людей… – вернувшись из ванной, сказал отец. – Чего мы только не пережили во время войны…

– Кто эти люди? О ком ты говоришь?

– Ни о ком…

– Тебе хочется с кем-то поругаться? Папа, скажи мне просто, что случилось. Обещаю, я не буду ничего предпринимать.

– Ничего страшного не произошло… Сегодня в Фонде по делам мучеников мне сказали, что подорвавшийся на мине Джомэ мучеником не считается, – не сдержав слез, выпалил отец.

– Они ошибаются… Так нельзя говорить… Они ведь не видели истерзанного тела ребенка после взрыва… – с трудом сказала я, пытаясь проглотить комок в горле.

– Прекратите… – не выдержала мама.

– Дело не в правах Джомэ… Я просто хочу знать, мученик ли мой сын, – говорил метавшийся из стороны в сторону отец. – Жена, подай мне сумку. Мне надо уйти.

– Куда ты идешь?

– Я хочу поговорить с Рахбаром[10].

– Папа, ты плохо себя чувствуешь. Лучше останься дома, завтра утром я сама отправлюсь в город.

– Нет, Фарангис! Хватит! Я не хочу, чтобы шла ты! Мне плохо, и я хочу пойти к Рахбару один!

– Ты же ведь погибнешь по пути! – переживая, воскликнула мама, видя серьезность намерений мужа. – Когда в последний раз ты ездил в Тегеран! Это слишком далеко.

– Это моя страна, и никто меня здесь не убьет. Я отправлюсь в Тегеран один и скоро вернусь!

Схватив свою сумку и хлопнув дверью, отец вышел из дома.

Взяв на руки дочь, я поспешила за ним и тут же вспомнила те дни, когда мы вместе шли на утренние работы.

– Отец, остановись! – закричала я вслед ему, не в силах больше сдерживать слезы, хлынувшие у меня из глаз при взгляде на согбенную спину отца. – Прошу тебя, остановись ради Джаббара, Саттара, Симы и Лейлы… Разве кто-то видел, как Сима села на мину, как оторвало пальцы Саттару или, может, ампутированную руку Джаббара?

– Кровь Джомэ на камнях Авезина! Разве ты этого не понимаешь, Фарангис?

До самого Гурсефида с Сохейлой на спине я шла за отцом, пытаясь переубедить его, однако все мои попытки были безуспешны.

– Не переживай, Руле, – целуя внучку, сказал отец. – Я скоро вернусь…

Понимая, что ничто не способно успокоить бунтующее сердце отца, я больше не настаивала и проводила его в путь, посадив в одну из встречных машин.

С тех пор каждый день я сидела перед домом и наблюдала за машинами, проезжавшими мимо по трассе, в ожидании увидеть родное отцовское лицо. При каждом взгляде на стариков, которые выходили из машин, я вздрагивала и все чаще повторяла себе:

– Если с ним что-то случится, я себе этого не прощу…

Однажды вечером, через пять дней, отец все-таки вернулся домой.

– Ты увиделся с Рахбаром? – сразу же спросила я.

– Увиделся! – победоносно воскликнул он, крепко меня обняв.

Я не могла поверить собственным ушам. Как старый человек из какого-то отдаленного приграничного иранского селения смог повидаться с самим Рахбаром в Тегеране?!

– Вот! – размахивая конвертом, кричал прослезившийся отец, то и дело прикладывая письмо к губам и глазам. – Это почерк самого Рахбара!

Нас тут же окружили односельчане, на всех лицах были написаны радость и удивление. Вместе мы отправились домой в Авезин, где, собравшись в одной комнате и слушая отца, долго плакали и смеялись.

– Но отец, как же тебя так просто пропустили к Рахбару?

– Вы думаете, что, раз я стар и родом из села, то не смогу добраться до самого Рахбара?

– Нет, что ты! Ты у нас очень шустрый! Ты же ведь мой отец! – смеялась я, даже не припоминая, когда в последний раз я видела его настолько счастливым.

– Мне составило много труда найти его адрес. Когда я все-таки добрался вечером до его дома, меня не хотели пропускать внутрь. «Пропустите меня! – кричал я им. – Я родом из Гилянгарба! Я приехал издалека! Мой сын стал мучеником, трое детей стали инвалидами из-за мин, а дочь – герой войны! Мне нужно увидеть Рахбара!». Я просидел там всю ночь и утро, пока про меня, неумолимого и упрямого старика, наконец, не доложили ему. Увидев Рахбара, я поначалу обомлел и не осмеливался подойти ближе, однако потом все-таки поцеловал ему руку. Я рассказал ему, откуда я родом, поделился историей нашей семьи и пожаловался на то, что Джомэ не хотят причислять к мученикам. Всё внимательно выслушав, он очень взволновался и тут же принялся писать письмо, которое вручил мне, а затем, неожиданно поцеловав в голову, велел со спокойным сердцем отправляться домой.

От слов отца у меня потекли слезы по щекам.

– Как же тебе повезло, что ты увиделся с имамом, – крепко обняв отца, сказала я. – Ты оказался еще более бойким, чем я. У тебя очень чистое сердце, папа…

Много соседей и родственников приходило с тех пор, чтобы повидаться с отцом и выслушать его необычную историю. Отец же очень гордился письмом, которое он впоследствии по указанию Рахбара отнес в Фонд по делам мучеников.

* * *

Через несколько лет после этого события мое сердце