Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

борт, мест не хватает, бойцы лежат в коридоре. Кто-то спит. Кто-то стонет. Сбегаю по лестнице вниз. На первом этаже начинаю тихо напевать «Когда усталая подлодка из глубины идёт домой». Переодеваюсь. Беру самокат. И почти уже выхожу из гардероба, когда вижу на стене ящик с чистыми бахилами. Кладу в карман рюкзака горсть. Выскакиваю из госпиталя и мчу сквозь май. Мчу, а в голове будто сами собой всплывают строки:

Хорошо из далёкого моря

Возвращаться к своим берегам.

Даже к нашим неласковым зорям.

К нашим вечным полярным снегам.

Я мчу, напевая «На пирсе тихо в час ночной». На улице чуть прохладно. А мне, кажется, всё ещё лет десять. И я стою где-то там, в подплаве. И лицо обжигает мороз. И глаза слезятся от ветра. И подлодка выныривает из глубины. И я всё та же Ирочка-умница. И всё, что я хочу сейчас, — как и тогда — чтобы все вернулись домой. С любой глубины, на которой бы ни оказались. Костя. Серёжа. Стас. Айрат. Миша. Олег. Тот матрос из Челябинска. Все! Все парни.

Я лечу вперёд, сквозь май. А внутри себя снова говорю с Серёжей.

— Серёжа, за теми парнями в яме — за ними ведь тоже пришли?

— Конечно, пришли. Конечно! Через пару дней после того, как меня забрали. Наши закрепились на этой позиции и за ними пришли. Они все уже дома. Все до одного. Мне иногда снится, что я просыпаюсь, смотрю по сторонам, а они рядом со мной. И тогда я просыпаюсь по-настоящему. И вижу — нет. Они там. Молятся за нас и за Победу. А мы здесь. Благодаря им. Они, видишь, и после смерти помогают. Если б не они и не их нефопам, я б не выжил. Они помогают. И все, что остаётся, — побеждать. Вариантов нет.

…Я еду домой, отталкиваясь одной ногой от земли. И горжусь всем, к чему причастна. Этими подлодками. Гагариным. Сергеем Капицей. Санитаркой Андреевной. И всеми, кто победил сегодня и победит завтра. Вместе.

Вместе победим.

25 мая 2024 года

Вместо P.S. 820-й день войны. Игорь

Я еду домой, отталкиваясь одной ногой от земли. Питер цветёт — бесстыдно и развязно. Сирень, вишни, яблони. Я лечу от госпиталя на Петроградку, и вместе со мной летит цветущее облако.

Я отталкиваюсь сильнее, лечу быстрее и… облако летит за мной.

И впереди лето. И через несколько дней мы, волонтёры из госпиталя, отправляемся в Керчь. Нас ждёт реабилитационный центр для воинов СВО.

Я лечу и ещё не знаю, как мы будем молиться на работу ПВО. Как будем благодарить этих ребят и восстанавливать их. Как будем вздрагивать от прилётов…

И в этот момент мой телефон звенит. Я притормаживаю. Смотрю на экран — Лариса. Мама Игоря. Внутри у меня всё замирает. Сердце, которое только что выпрыгивало из груди, останавливается. Я нажимаю «Ответить». И раньше, чем слышу плач, всё понимаю. Я поздравила Игоря с Пасхой 5 мая. Написала: «Христос воскресе!» — и, как ребёнок, ждала ответа. Игорь молчал. Мы много говорили до Пасхи. Про Бога. Про поиск. Игоря крестили в годик. В детстве он носил крестик. А потом… Потом было разное. Было отрицание. Были вопросы. Обращение в ислам. Это оттуда позывной — Иса. По-нашему — Иисус. Игорь верил во всё доброе и хорошее. А потом случилось возвращение к истоку. Игорь читал молитвослов перед сном. И любой разговор заканчивал словами:

— Ну, с Богом. Обнял.

— Христос воскресе! — кричала я сквозь километры между нами.

Игорь молчал. Был не в сети. Я каждый день заходила в нашу переписку, а там: «ИСА не в сети. Было 5 мая». Я заказала молебен о здравии. И ещё молебен о здравии.

— Я дышать не могу! — плачет Лариса мне в трубку.

И я тоже перестаю дышать.

— Для меня он был всем, весь мой мир, вся жизнь наша крутилась вокруг него. Военкомат написал, что он пропал без вести 16 мая. Я поехала в Донецк и нашла его, моего мальчика. А сегодня экспертиза ДНК подтвердила — это точно Игорь, надежды больше нет. Было опознание — правая рука с пластиной, форма черепа и зубы совпали с формой черепа и зубами дочери. Мои дети очень похожи. Это конец. Война меня обокрала. Как жить? Ира, пришли мне, пожалуйста, всё, что у тебя есть! Видео, фото, голосовые, всё, что есть. Я буду вечно с ним, буду его помнить. Хочу, чтобы все его помнили! Пусть он живёт в сердцах людей!

Лариса плачет. Я плачу тоже. Я стою в небольшом сквере. Рядом цветут вишни. Я смотрю на деревья в розово-красных цветах и не могу поверить. Как так? Игоря нет, а земля в цвету. Полчаса назад я вышла из госпиталя, оттолкнулась ногой от земли и поверила — раз всё кругом цветёт, то дальше только лучше. А сейчас…

Лариса старается не рыдать в трубку. Но я слышу её всхлипы между предложениями:

— Ребята в части сказали: «Игорь легендарный». Они сказали: «Он наш брат». Один боец сказал, что Игорь ему жизнь спас в бою. А замполит сказал, что Игорь был лучшим воином. Что не каждому такое умение воевать дано. Что Игорь ушёл как герой. Что я правильно сына воспитала — прекрасным, светлым человеком. Замполит прислал телефон комбата, мы с ним завтра созвонимся — он хотел меня поблагодарить за сына…

Я молчу. Слёзы текут по щекам.

— Когда у тебя выйдет книга, Ир, — голос звучит сдавленно, но рыдания стихли, — пришли мне её, пожалуйста. И если можешь, напиши про Игоря. Что он самый лучший, самый добрый, самый красивый, трогательный и прекрасный человек.

Я медленно иду к Петроградке. Качу самокат. Вспоминаю всё, что знала об Игоре. Начиная с нашей встречи в госпитале тогда, в мае прошлого года. Я вспоминаю слова и фразы — они сами всплывают у меня в голове.

Игорь говорит:

— Я по-любому приеду в Питер.

И киваю. Раз Игорь сказал, значит, так и будет.

Ещё он писал: «Я на Петровке под Марьинкой. В направлении Авдеевки. Нужна помощь, Ир. Горячо нам. Я тебе список пришлю, что нужно». Я киваю и смотрю в карты. Понимаю: «Петровка» — это Петровский район. До Авдеевки там километров тридцать по прямой. Сорок два — по дорогам. Стрелковый взвод снайперов — как они там? Я тогда испугалась, увидев список. Но глаза боятся — руки делают. Слава богу, что мы успели помочь.

Ещё он