Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова

же жаль этого человека. И забеспокоилась о нашей рукописи. Ей Федор Григорьевич отдал столько труда и души. Я поделилась своими опасениями с мужем, но он ответил: «Когда Дроздов прочтет рукопись, тогда и будем обсуждать». Федор Григорьевич никогда не отчаивался, он оптимист.

Через две недели в Ленинграде мы получили от И. В. Дроздова письмо:

Дорогой Федор Григорьевич! Дочитываю Вашу книгу, но пользуюсь свободной минутой (сижу в поликлинике, дожидаюсь врача по поводу обострения тонзиллита), пишу Вам свои впечатления. Поначалу взялся было отмечать плюсами удачные места, но потом вижу, такие места на всех страницах, бросил карандаш, стал читать. И постепенно забыл свое редакторское назначение – читал, как читатель, с жадностью и наслаждением.

Ваша книга – энциклопедия знаний, особенно для непосвященных. Да и специалисты, несмотря на краткость описаний, найдут в ней неоценимые сведения. Сверх того, все читатели увидят, как много может сделать человек для людей, если в нем горит огонь любви к людям, если он талантлив, трудолюбив и честен.

На протяжении всей книги Вас не покидает чувство восхищения подвигом врача, а под конец каждый, кто прочтет книгу, станет Вашим другом и братом и будет готов сделать для Вас все возможное. Из этого можно еще раз судить о человеконенавистнической природе новомирского рецензента или редактора.

В книге все важно, познавательно, поучительно, интересно. Богатство содержания помножено на легкость и плавность письма, даже видимую напевность, которая свойственна лишь писателям, одаренным от природы.

Вы написали художественное произведение – оно, мне кажется, выше записок врача Вересаева и всех подобных произведений.

Поздравляю Вас душевно и заверяю Вас в своей любви. Мне приятно сознавать, что Вы есть, что время от времени я могу встретиться с Вами и поговорить. Может быть, это идет от чрезмерной экспансивной художественной натуры моей, от моей не в меру высокой эмоциональной настроенности, но, так или иначе, я Вам говорю правду.

Вся Ваша жизнь идет на каком-то высоком пределе, звенит, как струна: Вы все время в полете и летите ввысь, в космос, к звездам, и от этого захватывает дух.

Читаешь Вашу книгу и думаешь: у меня все не так, все вяло, слабо, в полмеры, вполсилы. И хочется напрячь силы, совершить значительное, нужное всем людям.

Завидую Вам, Федор Григорьевич! Эх, жаль, поздно узнал Вас. Может быть, и в своей жизни что-нибудь поправил бы, зашагал шире, веселее.

Ну да ладно, авось на финише удастся прибавить шаг. Вот сейчас начал новый большой роман о наших современниках – в основу сюжета кладу свою жизнь. Ваш пример прибавляет мне силы. Хотелось бы сказать честные убедительные слова о нашей жизни, указать примеры, вскрыть язвы. Конечно, этим писатель не может достигнуть тех результатов, которые Вы достигаете операцией, но в нашем деле достаточно и того, бывает, что болезнь указана. А уж лечить ее – дело многих людей, а иногда и целых поколений.

Рукопись написана в одном стиле, в одной манере – все в ней органично, связано с автором и с тем, что он говорит. Ее в таком виде после редактуры можно печатать.

В книге обильно рассыпаны интересные люди, показаны судьбы, а в том месте, где Вы показываете, как во время блокады Ленинграда голодный глава семьи пожирает на глазах у своих домочадцев принесенную ему товарищем кашу – тут Вы поднимаетесь до уровня большого художника.

Сцена страшная. И написана превосходно.

А ведь подобных сцен – ну пусть не таких основных, но также значительных – в книге много.

Вот выйдет книга «Сердце хирурга» и понесет по всему миру повесть о Вашей жизни, доброте, дорогой Федор Григорьевич! Повесть о силе и благородстве человеческого духа, о красоте русского человека, о его деянии во славу и спасение других людей.

Поверьте мне, пожалуйста, я Вашу книгу жду, может, больше, чем свою. Жду, потому что она очень важная, очень нужная и очень красивая! Она будет украшением библиотек, кладезем знаний, ее по торжественным дням будут дарить близким людям, как очень дорогую, очень ценную прекрасную вещь. И все потому, что в ней найдут не только свод медицинских знаний, – очень нужных! – но и пример того, как нужно жить на свете!

Улучшать книгу можно и нужно, но она и в таком виде представляет огромную ценность.

И еще раз повторяю: поздравляю! От души радуюсь сотворенному Вами огромному делу!

Искренне Ваш

Иван Дроздов

Трудно было поверить, что эти слова относятся к той же самой рукописи, убийственную рецензию на которую написал рецензент «Нового мира». А ведь Дроздову были переданы те же самые машинописные листы, не исправлено ни единой запятой.

В конце письма Иван Владимирович приглашал нас приехать в Москву, чтобы подписать договор об издании книги.

Федор Григорьевич всякое дело старался делать сразу, быстро, не откладывая на потом. Тут же мы собрались и поехали в Москву. День был теплый, но облачный, моросил мелкий дождь.

В издательстве «Современник» нас встретил Дроздов. Встретил тепло и радостно. Поздравил с написанием хорошей книги и предложил тут же составить договор об ее издании.

Обсуждая все главы рукописи, Иван Владимирович сказал: «Рукопись можно издавать и такой, какая она есть, редактор поправит орфографические ошибки, негладкие обороты речи, но хорошо бы отдать ее прочесть писателю, может быть, он сделает какие-нибудь поправки или даст советы».

Федор Григорьевич не возражал, и Дроздов посоветовал отдать рукопись писателю Эрнесту Ивановичу Сафонову.

Эрнест Иванович согласился и сказал, что он может приехать по путевке в Дом творчества писателей в Комарово, и там, на месте, не отвлекаясь, прочитает рукопись и сможет обсудить ее с Федором Григорьевичем, благо наша дача находится вблизи дома отдыха писателей.

* * *

Незадолго до нашего отъезда Иван Владимирович пригласил нас к себе на дачу. У них с Федором Григорьевичем незаметно установились дружеские отношения. Он жил в Подмосковье, в поселке Семхоз.

«Это бывшее Радонежье, – объяснял Дроздов. – Надо же так исказить название прекрасного места, где неподалеку находится скит Сергия Радонежского. Сюда на благословение перед битвой приезжал Дмитрий Донской. Место историческое. Я специально купил там дачу. Сейчас в этом поселке живет много талантливых писателей и поэтов. С одним из них я вас сегодня познакомлю».

Мы шли через перелесок с редко растущими деревьями. Солнце уже уходило на закат, подул легкий прохладный ветерок. Посреди небольшой поляны стоял величественный раскидистый дуб, под ветвями которого могла вместиться большая группа людей. Природа была русская.

Деревянная дача поэта Игоря Ивановича Кобзева была устроена просто: три комнаты, кухня и небольшой коридор. В большой комнате –