Мемуары - Станислав Понятовский

мне 6-го октября, ибо мне не было дано поручения, в коем я мог бы отчитаться. Что касается пакета, посланного с г-ном Муратовичем, то он был доставлен в сохранности, как ваше сиятельство узнает из прилагаемого письма. Некоторые особы, чьи имена вы легко угадаете, были предупреждены о поездке этого армянина, и мне стоило немалого труда сбить с пути все разыскания, в связи с ней предпринятые. Мне это удалось, и я аплодирую себе тем более горячо, что надеюсь, сударь, дать вам этим новое доказательство моего стремления оказать вам любезность и выразить вам самые искренние чувства, с какими я имею честь, сударь, оставаться вашего сиятельства почтительнейшим и покорнейшим слугой».

Письмо императрицы.

«11 ноября 1762

Ваше № 5 получено. Чтобы с пристрастием исследовать предполагаемую измену, следовало бы иметь побольше доказательств; кроме того, совершенно невозможно, чтобы как раз тот, кого вы называете, знал мои намерения, ибо я открылась одному лишь Кайзерлингу. Он пользуется моим полным доверием и имеет мои инструкции, написанные мною собственноручно. Я прикажу, чтобы всё было сделано так, как я это задумала.

Не могу и не хочу перечислять здесь все причины, по которым вам не следует приезжать сюда; я достаточно говорила о них в предыдущих письмах, и я вовсе вам не лгу. Только лишь я одна могу управлять собой во всех перипетиях моей жизни. Не советую вам, также, предпринимать тайной поездки, ибо мои поступки тайными быть не могут.

Моё положение устойчиво до тех пор, пока я соблюдаю осторожность и тому подобное, и последний солдат, стоящий на часах, увидев меня, говорит себе: «вот дело рук моих». Тем не менее, несмотря на предпринимаемые усилия, всё ещё находится в брожении — о новых доказательствах этого вы, несомненно, уже слышали. Заверяю вас, я очень хотела бы знать, как злословят обо мне в других странах. Здесь болтают всякое разное.

Будьте уверены в том, что я поддерживаю вас и стану поддерживать впредь. Ржишевский останется с носом. Я и раньше не была довольна им, а теперь недовольна ещё пуще. Удивил меня Стрекалов, получивший приказ скрывать своё поручение от Ржишевского — по совету Кайзерлинга, описавшего мне его, как человека ненадёжного и весьма глупого, о чём свидетельствуют и его письма.

Я собираюсь написать Кайзерлингу о ваших новых рекомендациях — и умираю от страха за судьбу писем, которые вы мне посылаете.

Понятия не имею, что говорят о тех, кто окружает меня, но я достоверно знаю, что это не презренные льстецы и не трусливые или низкие души. Мне известны их патриотические чувства, их любовь к добру, осуществляемая и на практике. Они никого не обманывают и никогда не берут денег за то, что доверие, каким они пользуются, даёт им право совершить. Если, обладая этими качествами, они не имеют счастья понравиться тем, кто предпочёл бы видеть их коррумпированными — чёрт возьми, они и я, мы обойдёмся и без этого стороннего одобрения.

Я посмотрю, что можно будет сделать для Остена — я очень не прочь, чтобы он служил мне.

В случае, если вы подвергнетесь дома слишком уж яростным гонениям, вы можете объявить меня гарантом свобод вашей страны — это лежит в основе всех инструкций, полученных Кайзерлингом. Я не пропускаю ни одной депеши, направляемой отсюда к этому послу, чтобы не упомянуть о том, что он обязан всячески вас поддерживать.

Тысячи наилучших пожеланий вашим родным. Извините за краткость письма. Я тороплюсь. Я получила ваш шифр.

Бестужев почти не пользуется моим доверием, я советуюсь с ним только для проформы».

Письмо Бретейля.

«Москва, 26 декабря 1762

Вас несомненно тревожит, мой дорогой граф, судьба вашего письма от 21 ноября, поскольку вам, конечно, сообщили, что курьер, которому его доверили, был ограблен и едва не убит между Петербургом и городом, откуда я вам пишу. Я очень желал бы иметь возможность тогда же, немедленно успокоить вас и сообщить, что хотя очень многие мои письма были распечатаны грабителями и разбросаны затем по снегу в лесу, ваше письмо, к счастью, оказалось в числе тех, которые один из моих людей, посланных королевским консулом на поиски моих бумаг, подобрал совершенно нетронутым. Не сомневаюсь, что об этом сообщается и в прилагаемом письме, которое меня просили передать вам, и которое, я надеюсь, дойдёт до вас без злоключений.

Я передал, выполняя ваши пожелания, письмо барона Остена и все приложенные к нему бумаги. Скажите, пожалуйста, барону, равно, как и графу Огинскому, что я шлю им тысячу наилучших пожеланий, но что у меня решительно нет сегодня времени им написать...

Прощайте, дорогой граф — никто не любит вас более, чем я. Похоже на то, что я останусь тут до весны. Отсюда я отправлюсь в Швецию, согласно прежним указаниям».

Письмо императрицы.

«Что ж, раз уж надо говорить всё, до конца, ибо вы решали не понимать того, что я твержу вам вот уже шесть месяцев, скажу прямо: появившись здесь, вы очень рискуете тем, что нас обоих убьют.

После совершенно недвусмысленных приказаний, отданных Кайзерлингу, и внушений, сделанных Ржишевскому, в связи с их поведением по отношению к вам, вы заявляете, что вас не поддерживают, прошу вас растолковать мне, каким же образом следует за это взяться.

Да, верно, я написала Остену, что очень легко осыпать людей упрёками, но если эти люди станут руководствоваться желаниями всех иностранцев, которыми вам хотелось бы их окружить, им долго не продержаться.

В чём же выразилась та ужасная неблагодарность, о которой вы упоминаете? Не в том ли, что я мешаю вам приехать сюда и не хочу этого? С моей точки зрения, вам пока жаловаться совершенно не на что.

Я вам уже сказала, что даже наши письма, и те ни к чему, решительно ни к чему, и что будь вы мудрее, вы поостереглись бы писать их, передавая попросту всё, относящееся к делам, Кайзерлингу — для пересылки мне. Последний курьер, вёзший ваше письмо Бретейлю, рисковал жизнью в руках грабителей; было бы очень мило, если бы мой пакет оказался вскрытым и официально зарегистрированным.

Я получила все ваши письма, и никак не ожидала, что после самых серьёзных и искренних заверений в моей дружбе к вам и всем вашим, меня обвинят в чёрной неблагодарности.

Говорите всё, что вам угодно... Я докажу вам, невзирая ни на что, своё расположение к вашей семье, поддерживая вас изо всех сил».

Письмо Бретейля

«Москва, 22 февраля 1763

Я своевременно получил ваше письмо от 8 декабря истёкшего года,