Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

— Добрая ты, сестрица. А тебя очень любит Дарсоно, и нас всех тоже. Бог даст — он заменит в нашем доме братца Амана, — шепчет Патима с таким видом, словно молится.

— Знаешь, Има, братец Аман разрешил мне выйти за него замуж. Ведь мне уже девятнадцать, я совершеннолетняя. Дай-то бог, чтобы все наши желания исполнились, сестренка. Ну, хватит болтать, уже ночь на дворе. Завтра пойдем устраиваться на работу. А сейчас давай спать.

Патима немного отодвигается от сестры. Какое-то время она еще смотрит на мать, но постепенно глаза ее тускнеют, веки тяжелеют и смыкаются — Патиму одолевает сон…

Салама закрывает глаза и дает волю воображению. Она хорошо помнит тот вечер, когда арестовали Саамана. Раскрасневшийся, усталый, в мокрой от пота рубашке вошел он в дом.

— Ну, как, братец, хорошо заработал сегодня? — спросила Салама.

— Не очень-то, — печально ответил Сааман. — Ладно, может, завтра повезет больше. — В свои двадцать четыре года он выглядел в этот момент каким-то состарившимся.

Сааман лег на свою раскладушку. Никто не подошел к нему — все знали, что в это время его не положено беспокоить. Он встал, как обычно, через четверть часа и вымылся теплой водой, которую Салама для него приготовила. После этого с Сааманом можно было разговаривать о чем угодно. Прежде всего он подошел к столу, за которым сидели Патима, Салами и Хасан.

— Ну, Има, — обратился он к Патиме, — как дела в школе?

— По-голландскому — семь, по английскому — девять, а по алгебре — восемь[44]. Ты доволен мною, братец?

— Ого! — радостно воскликнул Сааман. — Если так и дальше пойдет, тебя сразу примут в муло[45].

Он ласково посмотрел на девочку и спросил:

— Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь, Има? Ведь ты думала об этом, правда?

Застеснявшись, Има ответила:

— У нас в классе каждый о чем-то мечтает: кто собирается стать офицером, кто летчиком, кто журналистом, музыкантом, профессором, доктором или адвокатом, кто…

— Ну, а ты? — прервал ее Сааман.

Патима еще больше смутилась.

— Не знаю, братец. Я даже не представляю себе, кем буду. Постараюсь только всегда быть доброй и всем делать добро.

В эту минуту, Салама помнит, глаза Амана словно бы повлажнели, он подошел к Патиме, провел рукой по ее волосам и сказал, словно священник, благословляющий прихожанку:

— Так оно и будет, Патима: ты станешь доброй и будешь делать людям добро. Только не забывай — тебе придется много учиться, чтобы познать этот мир, где так много зла и жестокости.

— Да. Я понимаю, братец, — почтительно ответила Патима.

Сааман подошел к Салами, весело спросил:

— Ну, а у тебя, Мими, опять тройка по счету?

Салами, запинаясь, ответила:

— Нет, братец, сегодня я… я получила двойку!

Сааман рассмеялся, а потом мягко спросил:

— Что же с тобой стряслось?

— Не знаю, братец. Наверное… наверное, я неспособная. Вот ничего и не получается.

— Э, нет, ты не должна падать духом! Падать духом — последнее дело. Послушай, может быть, у тебя болят глаза и кружится голова, когда ты читаешь?

— Точно, точно, братец! — обрадованно воскликнула Салами. — Я давно говорила об этом учителю, только он сказал, что все это выдумки.

— Наверное, у тебя что-то не в порядке с глазами. Завтра утром не пойдешь на первый урок. Поедем в больницу — пусть проверят у тебя зрение. Тебе, наверное, нужны очки.

— Очки, очки, — в восторге кричит Салами.

Воспоминания обрываются, образы, возникшие в сознании, гаснут. Салама слышит, как скрипнуло кресло, на котором сидит мать. Девушка приподнимает голову, смотрит, что делает Амила.

Амила раскачивается из стороны в сторону. Редкие волосы расплелись и мотаются за спиной, она уперлась локтями в стол, закрыла лицо ладонями и скрипучим голосом причитает:

— Аман, где ты? Куда подевался? Когда вернешься домой?..

Голос ее звучит все тише, замирает… Салама опускает голову на подушку и одними губами произносит:

— Господи, только бы ничего не случилось с нашим добрым братом Аманом! Братец Аман, — говорит она так, будто брат находится рядом, — ты столько сделал для нас, мы никогда тебя не забудем, будем ждать твоего возвращения. И пусть всемогущий бог убережет тебя от напастей.

Она умолкает, и в наступившей тишине снова оживают ее воспоминания.

Она видит, как Сааман подходит к Хасану. Видит в точности так, как это было три месяца назад, в тот вечер, когда Саамана увели эмпи.

— Эй, Хасан, петушок ты мой милый, — сказал он, улыбаясь, — что у тебя с глазом? Не иначе, как ты с кем-то подрался.

Хасан оробел, стал оправдываться:

— Я не виноват. Это все они. Ей-богу, провалиться мне на этом месте…

— Нет-нет-нет, — остановил его Сааман, — божиться нехорошо, особенно маленьким мальчикам. Больше не делай этого. Ладно?

— Ладно, братец, — послушно ответил Хасан…

— Не будешь больше божиться?

— Нет, братец. Честное слово, не буду.

Сааман умолк и принялся листать тетради Хасана. Потом улыбнулся.

— Ты молодчина, Хасан!

— Ну что ты, братец, — ответил мальчик и снова стал оправдываться: — Ни в чем я не виноват. Позвали меня играть в войну. Десять против десяти. Они хотели, чтобы я был командиром НИКА, а я не захотел. Очень нужно! Я хотел быть командиром у партизанов. Так и сказал им.

Сааман одобрительно усмехнулся.

— А почему я должен быть командиром у НИКА? Скажи, почему? Братец Мимин партизан, братец Маман тоже. С какой это стати мне быть командиром НИКА? Ведь это несправедливо, правда, братец? — Но Сааман лишь посмеивался в ответ. — Но они все сами хотели быть командирами у партизанов. Только один мальчик согласился быть командиром НИКА — сын эмпи с линии Трифелли. Я не стал играть с ними и ушел. Они побежали за мной и принялись дразнить: «Трус! Трус!» Тогда я подрался с ними. Знаешь, какая была драка?! Если бы не учитель, не знаю, что бы было!

Сааман ущипнул Хасана за щеку и сказал:

— Ты, наверное, хочешь стать генералом, Хасан, да?

— Хочу, очень хочу, братец. Только не у НИКА, а у партизанов. Тогда у меня будут большой конь рыжей масти, коричневая форма и высокие сапоги. Вот здорово! На каждом боку по пистолету! Я ведь могу стать генералом, братец?

— Почему же нет? Но для этого надо быть умным, смелым, здоровым и настойчивым. Тогда, как только ты вырастешь, ты сможешь стать генералом. Будешь командовать огромной армией, тысячами, нет, десятками тысяч солдат и офицеров. Только всегда будь честным!

— А это обязательно?

— Конечно. У нечестных на совести много грехов. А у кого много грехов, тот