Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

обязаны мне, и я не собираюсь спорить с такой милой девушкой из-за маленькой грязной корысти. Честно говоря, я вообще не помню этого случая. В любом случае, я уже разменял их на двадцать швейцарских франков, и выпил за ваш счет. Мне жаль, что вы не можете быть здесь, чтобы разделить их со мной. Я постараюсь не потратить ни цента из этой суммы на швейцарскую еду – все пойдет на французское вино. Швейцарская кухня легко оправдала все, что о ней говорили: она не плоха, она гораздо хуже – она так ужасно скучна, что, когда ее ешь, в душу врываются усталость и ужас, ты задумчиво жуешь, и черное отчаяние захлестывает тебя; а когда к ней, как почти всегда, прилагается серое, промозглое небо и английские девы, хочется проклясть Бога и умереть. Бог знает, что они с этим делают, но, несомненно, еда приобретает цвет души, и все серое мутное, что есть в душе у этих людей, попадает в их стряпню. Блюда приносят в великолепном стиле, в огромных серебряных блюдах, и официант благоговейно склоняется над вами, когда подает их: когда разыгрывается этот фарс, я разражаюсь безумным хохотом и восклицаю: «Какая пародия! Боже! Боже! Боже!» Официант снимает крышку с великолепного серебряного блюда, а там лежит кусок вареной озерной рыбы; с гордостью и ликованием он кладет этот мертвый белый дряблый труп, все еще покрытый склизкой кожей, на вашу тарелку; от него исходят горячие кипящие пары тоскливой жижи, а он тем временем рассказывает вам, как хороша она сегодня: вы пробуете ее, и ваш рот наполняется опустошением и восхитительным ароматом старой вареной фланели, и вдруг вы понимаете, что у этого человека…

[часть письма отсутствует]

Еще раз спасибо за ваше письмо и сто франков: Мне не нужно было ни того, ни другого, чтобы заставить меня думать о вас (Боже! Вулф! Вы становитесь обычным французом!), но я благодарю вас и шлю вам мой самый теплый и добрый привет. Пишите мне (на старый адрес), когда у вас будет время. Не знаю, как долго я здесь пробуду: это зависит от того, успею ли я закончить свою книгу.

Вулф отправил следующее письмо Фрер-Ривзу, прочитав две весьма неблагоприятные английские рецензии на роман «Взгляни на дом свой, Ангел»: одну Фрэнка Суиннертона в «Лондон Ивнинг Ньюз» от 5 августа, а другую Джеральда Гулда в «Лондонском Обозрении» от 17 августа.

A. C. Фрер-Ривзу

Женева

18 августа 1930 года

Дорогой Фрер:

Примите мои соболезнования в связи со смертью вашей собаки: я думаю, что в смерти прекрасного животного есть некая печаль, которую мы не испытываем к человеку, хотя люди понимают это неправильно и считают дурным тоном. Во всяком случае, в том, что чувствует собака, нет ничего ложного.

Я уехал из Монтрё неделю назад, но через несколько дней вернулся за багажом и почтой и обнаружил письмо, записку и несколько вырезок. Я прочитал рецензию Суиннертона, а также рецензию во вчерашнем «Обсервере». Сейчас я мало что могу вам сказать. Эти рецензии, а также некоторые личные дела сильно подкосили меня, и я предпочел написать вам позже. Я перестал писать и хочу немного отдохнуть, чтобы все обдумать. Пожалуйста, не думайте, что я брюзжу, когда говорю вам, что надеялся на лучший прием со стороны критиков этих важных английских газет и что, по моему мнению, некоторые из них были несправедливы и предвзяты.

Что касается вас, то, пожалуйста, поймите, что мои чувства всегда будут полны тепла и благодарности за то, что вы сделали. Вы были не просто моим издателем, вы были моим другом, и уверяю вас, что я думаю о вашем разочаровании по поводу книги почти так же сильно, как о своем собственном.

Я прекратил получать почту из Парижа, но мой адрес будет по-прежнему тот же. Пожалуйста, пишите мне туда. Я по-прежнему намерен приехать в Англию, чтобы повидаться с вами, но приеду позже, когда забуду об этом деле, а критики перестанут писать о нем.

А пока, дорогой Фрер, шлю вам мой самый добрый привет и надеюсь, что у вас найдется время для отпуска и отдыха.

Следующий фрагмент был найден среди бумаг самого Вулфа и никогда не пересылался по почте. Он, несомненно, является частью незаконченного «Ответа критикам, пункт за пунктом», о котором Вулф упоминает в своем письме Фрер-Ривзу от 9 сентября.

A. C. Фрер-Ривзу

Гранд-отель «Бельвю»

Женева

[Август, 1930 года]

[…] Ситуация, в которой я оказался, вкратце такова. Я, молодой человек лет двадцати шести – двадцати семи, решил написать книгу – и решение свое осуществил. Я понял, что у книги есть серьезные недостатки (теперь я вижу их еще отчетливей), но тогда мне казалось (мнения своего я не изменил и сейчас), что в ней есть весьма удачные места и, возможно, отыщутся благосклонные читатели, которые оценят ее, поверят ей и захотят прочитать кое-что еще того же автора. Я неплохо представляю себе литературную ситуацию в Англии и Америке и, не пытаясь сравнивать себя с другим писателями, все же полагаю, что, если их творчество вызывает интерес и уважение читателей, я вправе надеяться, что и мои усилия не останутся незамеченными. Тогда мне казалось (и кажется по сей день), что мне есть что сказать миру, но все чаще и чаще я задумываюсь, а не лучше ли мне замолчать. За последний год я не раз имел возможность убедиться, что писатель – отменная мишень для любителей забрасывать своих ближних тухлыми яйцами. Писатель совершенно беззащитен, о нем и его творчестве могут высказываться самые обидные, даже оскорбительные вещи, а он должен молча принимать это как «непредубежденную критику». Достопочтенные старушки из Акрона, штат Огайо, а также из Лидса и Джорджии, Нью-Йорка и Лондона называют твою книгу унылой, неуклюжей, бессвязной, никому не нужной и не заслуживающей читательского внимания, они тратят несколько газетных колонок на то, что могли бы выразить двумя десятками слов. Они убеждены, что ты создал книгу грязную, непристойную, потрясающую основы морали и угрожающую нынешнему правительству. Как меня тошнит от их лицемерия! С кем меня только не сравнивали от Еврипида до Руби Эйрс, (популярная американская писательница) и оказывается, я подражаю каждому из них! Если мне когда-нибудь удастся прочитать все те книги, которым я якобы подражал, я превращусь в ходячую библиотеку. Чаще всего меня сравнивали с Джойсом, Драйзером и Д. Г. Лоуренсом со всеми троими сразу. Знаете, почему эти совершенно не похожие друг на друга авторы оказываются в одной обойме? Только потому, что