Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

Берлин т. Загорского, который нашел депутатов в Берлине и вместе с ними приехал вечером на второй день в Лейпциг. После их приезда началась кутерьма. Ильич не хотел, чтобы Шурканов (он тогда был меньшевиком-партийцем) знал, что Малиновский вошел в ЦК, и поэтому приходилось то устраивать заседания ЦК вместе с Полетаевым, но без Шурканова, то вместе с Полетаевым и Шуркановым, но без Малиновского. Шурканов, конечно, не должен был знать о том, что заседают без него. Заседания происходили в здании типографии «Лейпцигер Фольксцейтунг», в кабинете тогдашнего заведующего т. Зейферта. В первый же вечер при встрече в кафе с депутатами Думы — Полетаевым и Шуркановым я заметил слежку. Меня это сильно обеспокоило. В Лейпциге ведь тогда был весь русский ЦК и большинство делегатов конференции, ожидавших отправки в Россию. До возвращения из Праги за мной слежки не было, значит она была вызвана конференцией, но о последней, кроме тех, кто присутствовал на ней, знали три товарища, которые мне так или иначе помогали. На следующий день я отправился к Малиновскому и Тимофею, которые жили в предместье Лейпцига в небольшой гостинице — у одного социал-демократа. При выходе из трамвая я увидел, что за гостиницей следят. Когда мы вышли втроем (мы должны были отправиться на заседание ЦК с депутатами Думы), шпик пошел за нами. Нам пришлось порядочно кружить, пока мы от него отделались. По дороге Малиновский все время выражал удовольствие, говорил, что Лейпциг напоминает ему Россию, так как ему приходится здесь убегать от слежки так же, как в России. Несмотря на слежку, я был убежден, что охранка не знала о месте работы конференции и о составе ее участников. Мысль о том, что на конференции присутствовали два провокатора, понятно, никому и в голову не приходила. Заседания представителей ЦК с думскими депутатами кончились благополучно, и депутаты, Тимофей и я, по решению ЦК отправились в Берлин к «держателю» большевистских средств — Каутскому. Последнему наша делегация должна была сообщить, что состоялась Всероссийская партийная конференция, выбравшая ЦК, к которому перешло все имущество партии, в том числе и средства, переданные большевиками «держателям» на хранение по решению пленума ЦК в 1910 г. Владимир Ильич тоже поехал в Берлин, чтобы узнать результаты переговоров с Каутским. Вечером того же дня делегация отправилась к Каутскому. Толковали мы с ним довольно долго, но безрезультатно, так как он хотел раньше узнать об отношении к январской конференции всех остальных течений РСДРП, после чего он обещал дать ответ на требование Центрального Комитета. Вечером мы встретились с Ильичей в ресторане и информировали его о нашем разговоре с Каутским, после чего он уехал в Париж. Думские депутаты остались в Берлине, а я и Тимофей вернулись в Лейпциг. Все делегаты конференции очень скоро благополучно добрались до России, о чем они меня известили (самым аккуратным оказался провокатор Аля Романов — еще с границы он прислал открытку о благополучном прибытии на родину).

Январская партийная конференция имела огромное значение в истории нашей партии. Она воссоздала центральные учреждения партии, которые просуществовали до Апрельской партийной конференции (1917 г.). Центральный Комитет и редакция ЦО, избранные на январской конференции, связались со всеми организациями России, создали ежедневную газету в Питере — «Правду» и направляли и руководили деятельностью думской шестерки (депутаты IV Думы от рабочей курии). Центральный Комитет и редакции ЦО партии, избранные на январской конференции 1912 г., фактически осуществляли руководство (организационное и идейное) рабочим движением 1912–1914 гг. по всей России.

Летом 1912 г. Владимир Ильич и редакция ЦО переехали из Парижа в Краков, чтобы быть поближе к России и более оперативно руководить движением. Проездом в Краков Владимир Ильич, Надежда Константиновна и ее мать прожили в Лейпциге несколько дней, и мы много говорили о немецкой социал-демократии. Я защищал ее изо всех сил, а Владимир Ильич тогда уже к немецкой социал-демократии относился весьма скептически. После 1917 г. Ильич неоднократно шутливо указывал мне на действия «моих друзей» — немецких социал-демократов.

МОЕ ЗНАКОМСТВО С ГЕРМАНСКИМ РАБОЧИМ ДВИЖЕНИЕМ

1911–1912 гг.

При первом моем знакомстве с немецкими рабочими в 1902 г. у меня создалось такое впечатление, что живется им, как у Христа за пазухой. Те рабочие, которых я видел на собраниях, были великолепно одеты (по сравнению с русскими рабочими, конечно), на собраниях они немало выпивали пива и ели бутерброды, которые приносили с собой. Недурны были и квартиры тех активных рабочих социал-демократов, у которых мне приходилось бывать. Если ко всему этому прибавить еще те свободы, которыми они в то время пользовались, то получится тот «идеал», о котором я мечтал тогда для российского пролетариата. Однако очень скоро от моего «идеала» ничего не осталось. Мне приходилось бывать в берлинских рабочих кварталах и в домах, сплошь заселенных рабочими. Эти рабочие жилища совсем не были похожи на те, которые я видел раньше: квартиры состояли из передней, где находилась кухня, и одной небольшой комнаты, в которой жила семья из 4–5 и больше человек. В такой квартире и обстановка была некомфортабельная. Несмотря на расцвет промышленности, в рабочем Народном доме, в котором помещались все профсоюзы Берлина, всегда толпились безработные — как берлинцы, так и приезжие. Ночлежные дома были заполнены людьми, не имеющими крова.

Не лучше обстояло дело с прусскими «свободами». На народных собраниях, созывавшихся социал-демократами, в президиуме сидели полицейские, которые нередко закрывали собрания по пустяковому поводу, например, по той причине, что председатель собрания отказывался удалить женщин и молодежь, которые по законам не имели права присутствовать на политических открытых народных собраниях. Приходилось только удивляться, как мастерски и быстро вводили полицейских, когда надо было удалить рабочих из зала закрытого полицией собрания. Несмотря на крушение моего наивного «идеала» по мере ознакомления с германским рабочим движением, оно все же казалось мне колоссальным, прямо гигантским.

Социал-демократическая партия до войны 1914 г. была единственной политической партией пролетариата в Германии. Ее организации были не только в городах с рабочим населением. Мне пришлось изъездить всю прусско-русскую пограничную полосу с крестьянским населением, и во всех этих местах существовали небольшие партийные организации, к которым я обращался за содействием в своей работе.

Социал-демократическая партия насчитывала уже в 1903 г. несколько сот тысяч членов и несколько миллионов подписчиков ежедневной партийной печати, так как всякий мало-мальски промышленный город Германии с рабочим населением имел свою ежедневную газету. Партия имела собственные крупные типографии и издательства, которые, в свою очередь, имели сеть книжных магазинов, разбросанных по всей Германии. Немецкая социал-демократия имела колоссальное влияние на рабочий класс и на городскую бедноту: в 1903 г. она собрала