Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

в конвертах комплекты литературы об избирательной кампании. Конверт с адресом избирателя или отправлялся почтой, или же относился на дом кем-либо из данной группы. Через несколько дней эти квартиры, куда были отнесены или отосланы такие конверты, посещались членами вышеназванной группы, которые вели уже устную агитацию и разъясняли смысл печатного избирательного материала. В этой избирательной кампании участвовал и я.

Многие коммунистические партии Запада могли бы и теперь, наряду с существованием фабрично-заводских ячеек, применять этот метод агитации во время различных кампаний.

Лейпцигская социал-демократическая организация осуществляла уже тогда единство руководства всеми формами рабочего движения в Лейпциге и предместьях.

Комитетом созывались тайные заседания активных работников. Эти заседания были тайной не только от полиции, но и от парторганизации. Там заслушивались отчеты руководителей профсоюзов, кооперативов, выборных от рабочих в больничные кассы и представителей партийного комитета. На этих собраниях выдвигались кандидаты во все вышеназванные организации и органы и принимались резолюции по всем вопросам. Тут же определяли, кто будет выступать и кто будет предлагать список в президиум собрания, кандидатов в комитет партии, оглашать резолюции на официальных заседаниях и конференциях. В Лейпциге такие заседания назывались «Каморра». Многие русские товарищи, которые проезжали через Лейпциг, всегда ругали немецких социал-демократов, и мне тогда казалось, что они это делают потому, что не видели немецких социал-демократов на работе. Летом 1912 г., когда Владимир Ильич был в Лейпциге, он в разговоре со мной сильно обрушился на социал-демократическую партию за ее пассивность, за то, что она борется с оппортунистами в своей партии на словах, да и то только перед съездами, а резолюции, которые последние принимают, остаются только на бумаге. Ильич уже тогда находил, что немецкая социал-демократия целиком пропитана оппортунизмом и что она врастает в буржуазную Германию. Я с этим не соглашался. Оказалось, что германская социал-демократическая партия настолько вросла в кайзеровскую буржуазную Германию, что цеплялась за нее даже тогда, когда в ноябре 1918 г. была поставлена восставшим пролетариатом во главе революции. Когда я в августе 1914 г. в самарской тюрьме, узнал на допросе от жандарма, что Плеханов за войну, что германская социал-демократическая фракция рейхстага целиком голосовала за военные кредиты, меня пронизала острая боль. Для меня позиция Плеханова была менее неожиданной, чем позиция немецкой социал-демократической партии. Ведь ЦК германской социал-демократической партии и ее съезды все время осуждали баденские и гессенские социал-демократические фракции ландтагов за их желание голосовать за областные бюджеты, а тут вся фракция рейхстага голосует за военные кредиты, т. е. за войну, в то время, когда «оборона» отечества не зависела даже от голосования социал-демократов, ибо у буржуазных партий было три четверти всех голосов в рейхстаге! Я тогда понял, что германская социал-демократия на деле не была ни интернациональной, ни революционной. Теперь мне кажется, что если бы даже не было войны, немецкая социал-демократия стала бы сотрудничать со всеми буржуазными партиями, как она это делала во все последующие годы. Для такой огромной и сильной партии, какой до войны была немецкая социал-демократия, были два пути: или бороться уже тогда за завоевание власти пролетариатом, или пойти на сделку с буржуазией. От первого пути она отказалась даже тогда, когда власть в 1918 г. попала к ней в руки.

ПАРИЖ

1912–1913 гг.

Летом 1912 г. передо мной встал вопрос о поездке в Россию, ибо с переездом центра партии в Австрию (Краков тогда еще входил в Австрийскую империю) пребывание в Германии потеряло свое значение. Но я хотел поехать в Россию таким образом, чтобы попасть в гущу рабочих — на завод. Мое ремесло, которое я к тому же успел до 1912 г. основательно позабыть, для этого не годилось, да ко всему этому в России портняжные мастерские были главным образом мелкие. Мне хотелось быстро научится чему-нибудь, что дало бы мне возможность, с одной стороны, зарабатывать на жизнь, а с другой — попасть на завод. Одно время я думал воспользоваться знанием стереотипного дела, которое я изучил в «Лейпцигской народной газете» (орган лейпцигской социал-демократической организации), думая, что нам придется ставить такие же большие типографии в России, как в 1903–1906 гг., когда печатали старую «Искру» и «Вперед» со стереотипов, отлитых с матриц, присланных из-за границы. Но я не знал, употребляются ли в России такие же матрицы, машины и котлы для отливки стереотипа, как в Германии.

В Германии же ничему подходящему быстро научиться было невозможно. Поэтому я обратился с просьбой о принятии меня в число учеников электромонтерной школы, открытой в Париже на средства какого-то русского богача для эмигрантов, не имевших никакого ремесла, которым, кстати сказать, приходилось довольно-таки туго во Франции. Меня с трудом приняли заочно, ибо из анкеты, которую я заполнил, было видно, что я знаю ремесло, очень выгодное в Париже. Школа, куда я поступил, носила имя «Рашель», по имени умершей дочери богача. Сама школа была плохо оборудована машинами для учебы, но практические занятия были поставлены в ней недурно. В школе работами руководили эмигранты: мастер-механик Михайлов, очень хороший практик, знавший свое дело и читавший нам лекции по механике, и электромонтер-практик Рудзинский, который знал недурно и теорию электротехники. Практические занятия у тисков, в кузнице и по установке электрического освещения производились вперемежку со слушанием лекций русских инженеров, которые работали на заводах в Париже. Взрослые ученики, главным образом интеллигенты, старались изо всех сил постичь учение, что не всем удавалось. Что касается меня, то я отдался изучению этого дела серьезно, и за 8 месяцев (с ноября 1912 г. до начала июля 1913 г.) я действительно кое-чему научился на практической работе. Что же касается практического стажа, то перед окончанием школы я был послан на электрическую установку вместе с другими учениками в какое-то учреждение, а после окончания школы я, тт. Зефир и Котов{183} самостоятельно провели электричество в квартире Житомирского.

За 8 месяцев пребывания в Париже я, конечно, принимал деятельное участие в работе большевистской группы (я был членом бюро группы).

Парижская группа содействия имела большое значение в жизни заграничных организаций партии и даже для русского социал-демократического движения с момента переезда в Париж (1909 г.) Большевистского центра из Женевы во главе с Лениным. Само собой разумеется, что в тот город, в котором находились заграничные центральные органы нашей партии, стремились самые активные элементы российского социал-демократического движения из ссылок, тюрем, от преследований и делегированные от парторганизаций. Хотя они приезжали на короткий срок, но вносили большое оживление в парижские круги нашей партии, знакомя с тем, что происходило в России — в центре и на местах. Постоянный приток новых товарищей из разных мест