На линии огня - Михаил Сидорович Прудников

Правда, здесь счастливые думы Фибиха несколько омрачились. С болью душевной он вспоминал о давно мучившем его вопросе. В третьей подобной службе — в городской полиции ОД — начальником был некто Медведев. Этот даже элементарную охрану объектов организовать не мог. То тут, то там у него прямо под носом партизаны совершают дерзкие диверсии. А он расторопен только при облавах на базаре, да и то вместо проверки документов больше занимается грабежом. Нет, не такого подручного мечтал Фибих видеть на этом месте, а «настоящего человека», истинно преданного идеям третьего рейха. Разумеется, он уже рекомендовал Вюрцу найти такого, но пока что подходящей кандидатуры не было. Фибих понимал, что это дело не такое уж простое — на службу к ним шли люди, чьи репутации никак не назовешь безупречными.　

«Но и не привлекать же для исполнения этой должности первого встречного на улице!　

Да и что это, черт побери, за улицы? Город словно вымер! Те немногие люди, что отваживаются появляться, ходят опустив глаза, и только пьяные бездельники полицейские нарушают эту кладбищенскую тишину.　

Нет, «настоящий человек» непременно должен проявить себя сам, должен доказать свое право занимать должность начальника городской полиции», — думал Фибих и успокаивал себя надеждой, что такой человек рано или поздно отыщется.　

Фибих был прав — с самого начала оккупации Полоцк являл собой весьма неприглядное зрелище. Полуразрушенный после массированных бомбежек и артобстрелов войск армии вермахта, он оставался в руинах, которые никто не разбирал. Исключение составляли несколько центральных улиц, где располагалось командование немецких войск. А главное — над всем незримо витал призрак партизан, и мрачная тень страха, будто каинова печать, лежала па городе.　

Несколько оживленнее выглядел базар, куда людей гнала надежда раздобыть что-нибудь съестное, где обжились вписавшиеся в «новый порядок» спекулянты, где вопиюще соседствовали нищета большинства и относительная, по условиям военного времени, роскошь немногих.　

К этому клану немногих относился и Альберт Околович, сын кулака, кассир одной из местных городских артелей. Молодой, но довольно представительный человек, с лицом, которое смело можно бы было назвать приятным, если бы не странный взгляд — скользящий, не останавливающийся ни на чем. За этот взгляд его инстинктивно не любили сослуживцы. Впрочем, он и сам не навязывался к ним в приятели, памятуя излюбленное свое правило: человек человеку — волк.　

Сейчас он шел, разглядывая оккупантов не только без особого страха, но и с тайной мыслью прикидывая, какую выгоду лично для себя он может извлечь из контактов с новыми людьми. Он знал, что на случай каких-либо ocлoжнeний или просто подозрения со стороны немцев у него найдется достаточно убедительный документ — справка о судимости за контрреволюционную агитацию и пропаганду, которая и поможет ему выпутаться из любой ситуации.　

Когда еще до войны его схватили за руку с поличным — кипой антисоветских листовок, то суд, учитывая молодость обвиняемого, ограничился довольно мягким приговором — четырьмя годами лишения свободы Срок вышел, и более года Околович вел себя тихо, лояльно. Однако теперь — именно теперь, с приходом оккупантов! — эту справку он подкрепит признанием, что ни на минуту не переставал ненавидеть Советскую власть.　

Вне сомнений, немцы поверят ему. Но он плохо представлял себе, что будет дальше, опасаясь, как бы не случилось худшего — чего доброго, дадут в руки винтовку, скомандуют — и вперед на фронт, удовлетворять такую неуемную жажду мести, сводить счеты с Советской властью. Такой поворот дела его не устраивал. Поэтому и бродил бывший кассир день за днем по улицам Полоцка, надеясь на особое везение или удачу.　

Вряд ли его судьбу решил бы только слепой случай: рано или поздно он сам поспешил бы навстречу шаткой фортуне и добился бы своего. По вот своего солагерника Елизара Гукова он действительно встретил в городе случайно. Встречу эту даже с натяжкой нельзя было назвать радостной. Однако мало-помалу они разговорились, вспомнили то, что связывало обоих: лагерное прошлое. Гуков больше жаловался на здоровье, намекал туманно, что, если бы не оно, он мог бы взлететь достаточно высоко. На сомнения Околовича ответил усмешкой и　подвел его к щиту с объявлениями:　

— Читал?　

Среди других объявлений и приказов комендатуры Околович нашел горячий призыв бургомистра города　Полоцка Кичко добровольно вступать в городскую охрану.　

— Это, брат, как раз для тебя, — убеждал Гуков, чахоточно кашляя в кулак.　

Поразмыслив, взвесив все «за» и «против», Околович вскоре отправился в комендатуру и без промедления был зачислен в городскую полицию добровольцем. Характерно, что оформление документов Околовича проводил Медведев.　

Начальник городской полиции не понравился Околовичу откровенной грубостью и нагловатой, тупой самоуверенностью. Еще больше не понравилась ему сама служба с ее ночными патрулированиями, суматошными облавами на базарах и в городе, утомительными обысками квартир, как правило, сопровождавшимися арестом хозяев. Он чувствовал себя кем-то вроде слуги у влиятельных господ, на которого то и дело все кричат, которым все, кому не лень, помыкают, которому при грабежах достаются самые никчемные бросовые куски.　

Он понимал, однако, что обратного пути нет и не будет и уже проклинал в душе свою нечаянную встречу с Гуковым. И в этот самый момент судьба вновь предоставила ему еще одну счастливую случайность — на посту губернатора города Полоцка Кичко сменил близкий родственник Околовича Петровский.　

Незамедлительно явившись на поклон к ставшему влиятельным родственнику, Околович, что называется, не переступая порога, получил в качестве презента должность начальника паспортного стола жандармерии и без особых церемоний занял новое кресло.　

На этом посту, имея доступ ко многим тайнам полицейской «кухни», он еще больше убедился, сколь грубо и грязно, вызывая справедливое негодование начальства, работал Медведев. Производя обыски, он, торопясь набить мошну, либо спешил пристрелить обвиняемого, либо отправить его за решетку. Никогда даже не пытался сам допросить подозреваемого, чтобы выудить из него какие-нибудь важные сведения, хотя за них наверняка бы приобрел от своих хозяев больше, чем при грабеже.　

Подтверждение этим мыслям пришло довольно　скоро — после появления в паспортном столе молодого человека лет двадцати с небольшим, которому надлежало оформить паспорт. Что-то во внешности просителя живо напомнило Околовичу комсомольских активистов тридцатых годов, а уж на этот счет тертый калач Околович ошибиться не мог.　

Начальник паспортного стола мгновенно переменил тон, стал чрезвычайно любезен с посетителем, пообещал без проволочек оформить документ и лишь пригласил зайти за ним завтра Тотчас после ухода молодого человека Околович отправился