Кавалеристы - Артем Владимирович Драбкин

4-го эскадрона Зайковым, которого мы так долго искали. У него, кстати, в эскадроне воевало много бывших штрафников. Когда пополнение приходило, ребята же интересуются: как, что, кто командир? И откровенно говорили, что лучше всего в 4-м эскадроне. Потому что Иван Григорьевич берег людей! Так по-глупому, как наш командир взвода, не посылал на верную смерть. Он такого не допускал, поэтому его очень уважали. А на Героя его представляли за Березину. Кстати говоря, мы ее трижды форсировали. Получилось так.

Разведчики там сходили, разведали, вернулись, рассказали, и он посылает взвод на тот берег. Потом сам тоже переправляется и весь полк. В итоге плацдарм удержали, и на Героя подали на командира 1-го взвода и на него. Но ему только орден Ленина вручили. Как-то там реляцию подготовили, что видно, командир дивизии отсек геройство, только на орден. То ли материал подправили. А мы, когда его нашли, стали приятельствовать по-соседски. Оказалось, что до этого он у нас был председателем краевого совета любителей охоты и рыболовства, и все сокрушался: «Эх, как жаль, что вы меня раньше не нашли! Мы бы такие встречи устраивали на базах…» Так он мне рассказывал, что все это произошло из-за того, что у него случилась крупная ссора с командиром дивизии. На одном из совещаний в штабе дивизии Калюжный раздает всем указания. В том числе ставит боевую задачу и ему. «А я, – говорит, – посмотрел, сразу прикинул, что это не совсем правильно. Лучше будет по-другому сделать». И он сказал комдиву, мол, целесообразнее так и так. Тот на него: «Ты что, умнее генерала, да?! А что, я тебе рожу еще не бил?» – «А я, – говорит, – так потянулся к кобуре» – он вообще мужик горячий. Не выхватил ничего, вроде как ремень поправил. Этот в крик: «Ах ты, скотина! Ты еще в генерала стрелять думаешь?! Да я тебя сгною! Так капитаном и подохнешь!» И действительно, он как в капитанах был, так и оставался. Вскоре после войны он демобилизовался по ранению, но из-за этого конфликта Героя так и не получил.

Наградной лист Е.С. Пешкова

– А у вас самого какие награды?

– У меня медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».

– С особистами сталкивались?

– Приходилось. Когда были в запасном полку, мы ж все с оккупированных территорий, поэтому всех нас они держали под колпаком. И вот когда стало ясно, что через несколько дней поедем на фронт, ребята разными путями сообщали домой, что скоро уезжаем. А к нам туда иногда приезжали родители. Ко мне, например, мама приезжала. Приедет, что-нибудь привезет. Ну, и я тоже написал домой. Телефонов-то не было. Написал. И меня ночью вызывает… Они же в основном по ночам вызывали. Или к себе, или к командиру. Начал он меня трамбовать, враги кругом, среди ваших однополчан могут оказаться люди, которые помогали немцам, и прочее. Мол, помогайте выявлять, информируйте и все такое. И закончилось чем? Вот так поговорили-поговорили, и я говорю: «Ну если я какого врага обнаружу, то я его сам задушу!» В таком духе. Так что не получилось из меня сексота. Я, кстати, очень долгое время не знал, что сексот – это секретный сотрудник. А мы таких в школе ненавидели страшно. Потом еще эпизод был.

Когда я только на фронт попал, то меня избрали секретарем комсомольской организации взвода связи. Потом избрали в полковое бюро, и, когда мы оказались в Восточной Пруссии, там состоялось заседание дивизионного актива. Пригласили всех секретарей комсомольских организаций, членов бюро полка, и на этом заседании у начальника политотдела прозвучала такая фраза: «Прибывает пополнение с оккупированных территорий, и нам необходимо повышать бдительность. Потому что среди пополнения могут оказаться немецкие шпионы, полицаи и прочие пособники…» И помню, что я себя тогда почувствовал ущемленным до предела… Даже захотелось его спросить: а вы защитили народ, чтобы он не оказался в оккупации? Вы же не обеспечили! Так почему же ставить в вину, что был в оккупации?!

– Вы знаете, что хочу спросить? Некоторые ветераны рассказывают, что на фронте столько всего насмотрелись, что сердцем огрубели и ничего уже не трогало. Но говорят, не было сил смотреть на страдания раненых лошадей…

– Ох, это лучше и не вспоминать… Одна картина мне настолько запомнилась, на всю жизнь. Обычно ведь как? Вот впереди полк прошел, там же перестановки, сменяют позиции, и мы за ним идем, а вдоль дороги, на обочине лежат раненые лошади. Ну, бывало, что там, там, лежат убитые лошади. А тут сразу много раненых лошадей. И одна бедная лежит, голову подняла и прямо как плачет, стонет… Кто-то подошел и дострелил… А что сделаешь, у нее же ноги перебиты.

А как-то в лесу где-то оказались, и вдруг налетели «мессера». Отбомбили, прострочили и улетели. И лошади начальника связи перебило ногу. Чуть ниже колена, она, считай, на коже висела. Стоит, бедная… А у него коноводом был Вася, и он сообщил начальнику связи, что его коня ранило. Он пришел, посмотрел так, ну, что делать… Говорит: «Вася, пристрели, чтоб не мучился!» Вася достает трофейный «парабеллум», стал так, тот подсказывает: «Целься в звездочку!» У него на лбу такое белое пятнышко. Он постоял, потом пистолет опустил: «Не могу…» А у нас был такой Костерин, как он себя называл – «мужик вятскай, мужик хватскай», но натуральный разъебай. Вечно слюни текут, в общем, не солдат, а пугало какое-то. Я даже не знаю, где он числился, наверное, в телефонном взводе. Он кузнецу постоянно помогал, или повару там воду таскает, дрова колет. И вот Вася кричит: «Костерин!» Позвали его: «Из карабина его пристрели!» Ну и начальник связи тут же. Костерин с карабином подошел, присел, целится, а лошадь стоит так спокойно, не двигается, только слезы текут… Ну, он прицелился и застрелил…

А я не рассказывал, как мы воду из колодца брали? Тогда слушай. Тоже такой интересный момент про лошадей. 7 ноября мы подошли к городку Гольдап, это и железнодорожный узел, и шоссейные дороги проходят. А к востоку от него стоит село – Дубининген. Большое село, с костелом. В нем, кстати, для нас устроили концерт. Приехали какие-то артисты, стали выступать. А солдаты ведь такие же молодые, как я, полезли и добрались до органа. Начали из него трубки вытаскивать. Там дунет – одним голосом, в другом месте что-то запищит, дурачились, в общем. Их потом, конечно, за это отругали. А в это время под крышей костела сидел немецкий радист, как потом