Крёстные матери. Женщины Коза ностры, Каморры, Ндрангеты - Алекс Перри

Кроме того, мы должны принимать во внимание рабочую, общественную, эмоциональную, семейную и частную жизнь этих женщин. Эти процессы, коллективные и индивидуальные, подпитываются постоянным напряжением между тем, что есть, и тем, что могло бы быть. «То, что есть» – это индивидуальные несовершенные истории, разные женские личности, частные и семейные ситуации, которые могут вступать в конфликт со свободой, гарантированной законом. Кроме того, «то, что есть» – это индивидуальные способности (или неспособность) выступать посредником между формально гарантированными гражданскими правами и эмоциональной и материальной реальностью; могут существовать уровни сознания, а также экономическая зависимость, приводящие к ситуациям подчинения и зависимости, явно контрастирующим с потенциальными измерениями свободы и равенства, гарантированных законом. В демократии «то, что есть» (личные и контекстуальные несовершенства) находится в жизненно важном и динамичном противоречии с «тем, что могло бы быть»: обещанием счастья и свободы, которое лежит в основе концепции и процессов эмансипации и закреплено в законе, правах и обязанностях.

Исходя из такого предположения, кажется ошибочным рассматривать растущую преступную активность женщин-мафиози как показатель эмансипации перед судом. Тем не менее, как я пыталась показать, это никоим образом не предполагает недооценки значительных изменений в отношениях между полами в среде мафии.

Одним из вспомогательных элементов для анализа взаимоотношений между мужчинами и женщинами с исторической точки зрения является их расположение между общественным и частным. Не вдаваясь в общую динамику этого положения в итальянском обществе, я выдвигаю теорию о том, что одна из характеристик организованной преступности в стиле мафии – частное накопление общественных ресурсов – также проявляется в управлении социальным и символическим капиталом, который женщины представляют для мафиози в рамках логики богатства и власти. Например, частное использование общественного ресурса видно в разработке мафией новых коммуникационных стратегий, позволяющих видеть своих женщин «крупным планом» (как буквально «на экране», так и метафорически). В демократических обществах выражение индивидуального мнения через средства массовой информации составляет часть общественного блага; это глубоко связано с историей становления демократий, развитием публичной сферы как арены для выражения политических идей и достижения консенсуса. Использование этих каналов для распространения угроз, зашифрованного общения и проклятий не обогащает общественное благо, а обедняет его. Я не буду вступать в дискуссию о пределах «свободы мнений» в связи с параллельными темами, такими как расизм и антисемитизм. Я лишь хочу подчеркнуть, как эти дискурсы, замаскированные под «мнение», когда они на самом деле являются выражением условий насилия и подстрекательства к нему, возвращают нас к субъектам – женщинам – в центре этих коммуникационных стратегий и их связи с насилием.

Если историческое развитие женской субъектности, несмотря на глубокие раны, можно рассматривать как процесс освобождения от патриархального мужского насилия (как в интимных, так и в общественных отношениях), тогда социальное производство женского псевдосубъекта (как в случае мафии, нацистских/фашистских режимов или любого господства, основанного на патриархальном мужском шовинизме) не должно быть неверно истолковано как процесс освобождения. Процесс создания женского псевдосубъекта сопровождается мощным насилием по отношению к женщинам, часто совершаемым самими женщинами, как на символическом уровне, так и на уровне физического и сексуального насилия.

В заключение я кратко представлю «женщину из мафии»: Санту Маргериту Ди Джовине по прозвищу Рита, ныне государственного свидетеля, допрошенную Омбреттой Инграски. История и слова этой женщины, рассказ о ее опыте подтверждают мою попытку найти концепции, подходящие для понимания происходящего в мире мужского доминирования, по преимуществу представленного мафией и Ндрангетой. Из показаний Риты Ди Джовине вырисовывается портрет сильной, активной женщины, склонной к насилию и часто жестокой именно по отношению к другим женщинам:

«Знаете, что в вас смешного? Вы все думаете, что женщины на юге [Италии] все такие: “чулки, давайте я свяжу вам чулки”. Не обманывайте себя; женщины ответственны; женщины носят брюки; мужчины тоже считаются, но, в конце концов, кто решает? Женщины… Когда что-то рискованно, кого они посылают? Женщины… Моя тетя, которая обычно носит юбку, может убить человека голыми руками… Теперь, если бы она нашла меня, она бы убила меня сразу; она пыталась заставить моего брата убить меня; другими словами, если бы она увидела меня сейчас, теоретически, она бы застрелила меня посреди улицы; у нее с этим нет проблем… Моя мать – босс, просто чтобы вы знали, и та, кто отвечает за все, она командует всем и даже своими братьями, или командовала, потому что они теперь мертвы, только их осталось трое… Моя мать родилась в Серрайно; в жилах моей матери течет кровь серрайно; она жила с моими дядями и тетями, с моим дедушкой, который уже тогда был старой лисой, затем со своими дядями и тетями, своими двоюродными братьями и сестрами, я имею в виду, у нее это прямо в крови; она выросла полностью воспитанной. Им [ее братьям] нужно было прислуживать. Эмилио был главным… Но у мужчин не было никакой власти, потому что на самом деле вся власть была у моей матери. Моя мать заставляла моего брата чувствовать себя боссом; но она была той, кто всем заправлял; он был боссом снаружи, но на самом деле у моей матери была власть, потому что если она решала, что работу не следует выполнять, она не выполнялась… Женщины ответственны, с этим ничего не поделаешь».

Это женщины, которые не любят других женщин, женщины, без ума влюбленные в своих сыновей и тесно связанные с мужчинами в семье:

«Мой дедушка выгнал нас из-за стола, сказав, что у нас другая фамилия, чем у него. Семья Серрайно состояла из внуков; внуки от сыновей всегда сидели в первом ряду, в то время как мои братья, сыновья дочери, сидели с другой стороны. [Мои братья] были богами, я была шлюхой, а они были королями. Чтобы угодить моему брату, мне пришлось продать все, свое приданое, свое золото. Все делала для них. Если ее сын говорил: “Мне нужен миллион лир”, его мать отправлялась на поиски миллиона и искала достаточно усердно, чтобы найти его. Я говорила ей: “Мама, мне нужна пара туфель”, несмотря ни на что, она отвечала мне: “Ты можешь обойтись без них”. Это менталитет, который передается из поколения в поколение. Моя мать очень ревновала меня к моему брату… Она была бы готова на все ради своих сыновей. Моя мать сказала мне, что я не ее дочь; моя мать сказала мне, что нашла меня под растением. Ты можешь брать сколько угодно мехов; у меня их было десять, просто чтобы ты знал, а не хвастаться; у меня были драгоценности; у меня были машины; но они мне были ни к чему, потому что все,