На линии огня - Михаил Сидорович Прудников

— А если я все же потребую назвать его имя? — уже твердо, решительно спросил Кауфман, и все заметили, как внутренне он напрягся.

— Хм! — Григорий несколько протрезвел. — Вам придется подождать с ответом. Он скоро будет здесь, и при необходимости мы поговорим втроем.

Кауфман понял, что проигрывает эту словесную дуэль, и, открыв еще одну бутылку шампанского, стал наливать Григорию, а сам повернулся к Шуре:

— Вы уверены, что ваша служанка хорошо приготовит кофе?

— Я не думаю, чтобы она хотела потерять благорасположение хозяйки, — надменно ответила Шура.

— А я могу назвать вашего покровителя, — вдруг, возвращаясь к прежней теме, сказал Блекер Григорию. — Но берегитесь, если я ошибусь.

— Не хочу беречься! — Григорий шутливо поднял руки. — Не надо называть! Не надо имя господнее произносить всуе.

— Вы рассчитываете встретиться с ним в городе? — возобновляя прежний интерес, спросил Кауфман.

— Не знаю, — отвечал Григорий. — Не уверен. Я, может быть, уеду на днях. Может быть, не встречусь. Впрочем, это ничего не меняет.

— Когда вы собираетесь уехать? — Похоже, Кауфман уже допрашивал.

— Как только подадут вагон. Возможно, и раньше, как только почта доставит мне на него документы.

— А вы не согласились бы подождать три дня? — Кауфман смотрел уже пристально, не скрывая своего интереса.

— Три? Конечно, согласился бы! Если в этом будет нужда.

— Будет! — заверил Кауфман

— Тогда — согласен! — не стал артачиться и Григорий.

Оля принесла кофе, ловко, не пролив ни капли, разлила его по чашкам. Напиток искрился густой коричневой пеной, приятно дымился. Блекер отхлебнул глоток, похвалил:

— Недурно. Весьма недурно!

Кауфман не сказал ничего, а Шура, отпив из чашки, недовольно крикнула:

— Ольга!

— Да, пани. — Девушка выжидательно остановилась на пороге комнаты.

— Это не так плохо, чтобы наказывать тебя, но в следующей порции удвой. Кофе должен быть кофе, а не подкрашенной водичкой.

— Слушаюсь, пани.

— Хорошая школа, — отметил Кауфман, хваля то ли служанку, то ли госпожу.

Григорий неожиданно поднялся:

— Я прошу меня извинить: кажется, я не очень трезв. Позвольте мне уйти.

Никто не возразил ему, и Григорий, поцеловав руку Шуре, а потом с чувством пожав руки Кауфману и Блекеру, удалился.

Оля еще принесла кофе, но на этот раз пили его равнодушно, без каких-либо оценок. Отставив чашку, Шура с извиняющейся улыбкой сказала:

— Господа, я очень устала сегодня. Прошу разрешения покинуть вас.

Кауфман и Блекер учтиво поднялись, проводили девушку поклонами.

Оля убирала со стола.

— Не трогайте мою чашку, — сказал Кауфман по-немецки.

Оля остановилась в растерянности:

— Извините, господин, я не знаю немецкого языка.

Кауфман не стал повторять распоряжения по-русски, в раздражении отвернулся, потеряв к служанке всяческий интерес.

— Он человек Полдига, — сказал Блекер. — Такие деньги могут быть только у человека Полдига.

— Мы узнаем об этом через три дня, — лениво ответил Кауфман, потирая покрасневшие глаза. — И история с Робертом, надеюсь, к этому времени прояснится.

— Только не убеждай меня, — Блекер усмехнулся, — что ты лишь из недоверия поселил ее у себя. Я не ревную Но в общем-то это свинство.

— Инициатива была не моя, — отрезал Кауфман. — За кого ты меня принимаешь?

— Неужели — ее? — не поверил Блекер.

— Так сложились обстоятельства. Уберите сахар, — между тем спокойно добавил Кауфман, не обращаясь прямо к Оле, но пристально следя за ней. Однако Оля не отреагировала.

— Ты подозреваешь служанку? — спросил Блекер.

— На всякий случай. По привычке.

Ночью Оля рассказала Шуре:

— Полдиг действительно должен приехать через три дня. Кауфман до конца не верит ни тебе, ни Григорию. Блекеру сейчас ни до чего, он просто ревнует.

Услышав какой-то шорох в другой комнате, девушка тут же прошла за ширму, где стоял ее диван.

— Вы не спите? — раздался приглушенный голос Кауфмана из-за двери.

Шура не ответила. За дверью покашляли, и все смолкло.

6. ПО ТОНКОМУ ЛЬДУ

Утром Кауфмана разбудила служанка. Он разрешил ей войти и выслушал ее в постели. Девушка была взволнована, протянула жандарму конверт, рассказывала:

— Я выносила мусор… Вдруг ко мне подбежал какой-то солдат, протянул вот это письмо. Сказал: «Для пани Анны». И тут же убежал. Я подумала… я решила сперва показать письмо вам. Надеюсь, господин меня не осудит?

Кауфман взял конверт, но не спешил заняться им, рассматривал Олю, усмехнулся:

— Ты далеко пойдешь. Но учти: можешь сколько угодно предавать свою госпожу, однако не дай тебе бог когда-нибудь предать немецкого офицера.

Служанка потупила взгляд, потеребила фартук.

— Успокойся, — милостиво добавил Кауфман. — Ты поступила правильно. Только запомни: об этом не должен знать никто, кроме нас с тобой. Никто! Поняла?

Девушка кивнула согласно.

— Пани Анна еще спит? — поинтересовался Кауфман.

— Да.

— Не торопись будить ее. Можешь идти.

Когда Оля вышла, Кауфман вскрыл конверт, достал из него сложенный вчетверо лист бумаги, на котором было написано по-немецки:

«Вы еще молоды, Анна. Вы не застрахованы от ошибок, особенно в такое время. Вы гонитесь за внешним, но оно может обмануть Вас. Кауфман прикидывается другом, а сам послал запрос в Прибалтику, чтобы убедиться в Вашей подлинности. Неужели Вы сможете после этого продолжать симпатизировать ему? Уверяю Вас, на белом свете есть более расположенные к Вам сердца, которые могут принести гораздо больше пользы Вашей будущей жизни».

Подпись отсутствовала.

«Это, несомненно, Блекер! — подумал Кауфман. — Какая же скотина этот Блекер! И он будет сегодня, как ни в чем не бывало, смотреть мне в глаза! Ладно, Блекер. Когда-нибудь я расквитаюсь с тобой. Я покажу тебе это письмо, и ты ответишь мне на несколько пристрастных вопросов!»

За завтраком Кауфман словно невзначай спросил свою гостью:

— Как вы относитесь к Блекеру?

— Вчера он вел себя как настоящий мужчина.

«Настоящий мужчина! — зло подумал Кауфман. — Вся его жизнь состоит из подметных писем, и даже здесь он остался верен себе. Скотина! Хочет испортить мне милое приключение, которого так не хватало в этой дыре. Но Анна не получит ни этого твоего письма, ни последующих. Если они будут».

Вслух же Кауфман сказал, усмехнувшись:

— Когда-нибудь вы пересмотрите свои представления о настоящих мужчинах. Уверяю, у вас еще будет такая возможность.

— Вы считаете, что я ошибаюсь в Блекере? — кокетливо и наивно спросила Шура. — В чем же, скажите?

— Вам выгодно не ошибиться во мне, — холодно ответил Кауфман. Советую не забывать об этом. Учтите, в ваших же интересах.

— Вы в чем-то упрекаете меня? — Шура чуть закусила нижнюю губку так она была особенно мила.

— Отнюдь нет! — поспешил заверить Кауфман,