Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова

были такие слова: «Какой вы не точный, Федор Григорьевич, так долго не приезжаете. И когда же вы, наконец, приедете? Зря вам дали звание академика, я бы не дала». Юмором Анна Дмитриевна владела в совершенстве.

Когда Анна Дмитриевна позвонила и узнала, что мы находимся у нее, то сразу же вернулась с дачи. Разговорам не было конца. Федор Григорьевич рассказывал о своей поездке, а Анна Дмитриевна рассказывала обо всех событиях в Москве, обо всем прочитанном в газетах и журналах и услышанном по радио.

«Мы очень беспокоились о вас, – говорила она, – единственным утешением для нас было то, что вы похожи на китайца, и они, приняв вас за своего, не тронут, в крайнем случае, оставят у себя». (Прибавлю, что одна из книг мужа была к тому времени переведена на китайский язык.)

Мы смеялись, беспокойства наши уже были позади. Анна Дмитриевна рассказала, что ее сын Миша, которого оперировал Федор Григорьевич, оканчивает физико-математический факультет института и уже есть договоренность работать у Курчатова.

Как познакомился Федор Григорьевич с Анной Дмитриевной и ее мужем Иваном Павловичем – это особая история. Рассказывала Анна Дмитриевна:

«Мой маленький сын Миша, восьми лет, часто простуживался и болел много раз пневмонией. Воспаление легких так часто повторялось, что казалось непрерывно рецидивирующим процессом. Я работала учителем русского языка и литературы, часто отпрашивалась с работы, чтобы ухаживать за сыном. У Миши появилась гнойная мокрота, он очень страдал. Я обращалась ко многим врачам, они отправляли к хирургам, и все хирурги в один голос заявляли мне: “Это бронхоэктатическая болезнь – в одном легком гнойный процесс, и надо удалять все легкое”. Я была в ужасе! Как это удалять все легкое? Миша мечтает быть космонавтом, да и вообще, кем бы он ни был, как он будет жить без одного легкого? Я обходила всех врачей Москвы по протекции и без таковой. Из ответов, полученных от всех, я сложила впечатление, что должна сама изучить это заболевание, и решать, что делать, сама. Я пошла в дом медицинской книги и стала искать подходящую литературу. Вдруг мне попадается монография ленинградского ученого-хирурга Углова “Резекция легких”. Я купила эту книгу и дома внимательно всю ее прочитала, подчеркивая все, что считала важным. Овладев в какой-то степени знаниями, я позвонила в Ленинград и попросила проконсультировать Мишу. Федор Григорьевич ответил, что на днях он сам будет в Москве и сможет приехать осмотреть мальчика, чтобы я подготовила анализы и рентгеновские снимки: рентгенографию и томографию. Я представляла себе маститого ученого, полного, с апломбом. Когда в комнату вошел человек небольшого роста, молодой, лет 40–45 на вид, худощавый, с приятной улыбкой, я разочаровалась. Но, когда он взял в руки снимки и стал их рассматривать, лицо его преобразилось и стало выглядеть старше. Он внимательно изучал фасный и боковой снимки, посмотрел анализы крови, заключения предыдущих врачей и сказал: “Надо еще сделать бронхографию. Приезжайте в Ленинград к нам в клинику”. Посмотрев в записной книжке свой график работы, Федор Григорьевич назначил мне определенный день приезда в Ленинград, сказал, чтобы я не задерживалась, потому что процесс болезни легкого далеко зашел».

Ребенок был очень ослаблен. При обследовании отчетливо вырисовывалась клиническая картина: типичное поражение нижней доли и одного сегмента верхней доли левого легкого. Конечно, проще удалить все легкое, потому что легочная ткань поражена в обеих долях. Но если в верхней доле поражен лишь один сегмент, а остальные три не задеты, можно применить сегментарную резекцию, а это значит, можно сохранить три крупных сегмента верхней доли и оставить почти половину легкого. Оставшаяся часть легкого создаст нормальные условия для работы сердца, оно не сместится, обе половины грудной клетки будут развиваться одинаково, не будет искривления позвоночника.

Такая операция – риск, оперировать нужно вокруг крупных сосудов, но не зря же было проделано столько труда по разработке этого метода, написана монография. Все это для того, чтобы помочь в данный момент тяжело больному мальчику. Да и Ленинскую премию он получил за новую методику в операциях на легких.

Анна Дмитриевна, приехав в Ленинград, остановилась у своих знакомых, но спать не могла ни одной ночи. Каждый день она приходила в клинику и вместе с Федором Григорьевичем рисовала план операции, на расчерченном рисунке легких она выпрашивала экономно оперировать, сохранить по возможности кусочек легкого. И Федор Григорьевич, как с ассистентом, беседовал, объяснял, выверял сам, что можно оставить, чтобы не навредить остальному легкому. Наконец, назначен день операции.

Анна Дмитриевна в 7 часов утра уже бродила под окнами, где должны были оперировать ее Мишу. Вот зажегся свет в операционной, Анна Дмитриевна вся сжалась, как от боли. Затем плохо помнит, как долго она ходила по двору клиники, как она очутилась в коридоре, увидев Федора Григорьевича, замерла, боялась подойти к нему. Он вышел из операционной уставший, бледный и сказал: «Все хорошо, все шло по плану, как мы с вами и предполагали». У Анны Дмитриевны слегка закружилась голова, и она села на придвинутую к стене скамью. Потом были долгие дни ухаживания и выздоровления – окончательного выздоровления.

Когда Миша вырос, окончил школу и стал поступать в институт, то в медицинской комиссии, увидев большой рубец на грудной клетке, спросили: «А это откуда?» Миша ответил: «Это я перелезал через забор и разорвал грудную клетку до глубокой раны. Потом зашивали». Член комиссии сказал: «Разве так зашивают рану на заборе?». На рентгенографии ничего не обнаружили. Так Миша прошел медкомиссию и поступил в институт. После этого случая Федор Григорьевич подружился с семьей Кудрявцевых. Анна Дмитриевна отдала ему запасные ключи от московской квартиры, чтобы он мог останавливаться, когда надо, приезжая из Ленинграда.

А с мужем Анны Дмитриевны, Иваном Павловичем, Федор Григорьевич случайно встретился уже потом, будучи с ним знакомым, в Париже. Иван Павлович исполнял обязанности культурного атташе, они несколько дней общались, вместе обедали в недорогом ресторане. А потом, когда Иван Павлович приехал в Москву, то он рассказал, что вскоре после отъезда Федора Григорьевича из Парижа произошло непредвиденное событие: всю группу наших сотрудников посольства потребовали покинуть Париж в 24 часа. Оказывается, это было связано с делом Пеньковского, которого разоблачили как шпиона, работавшего на зарубежную разведку.

* * *

Аспирантуру я проходила на кафедре госпитальной терапии под руководством профессора Пантелеймона Константиновича Булатова. Помню его основательные обходы больных в палатах. Он внимательно выслушивал доклад лечащего врача, а затем тщательно осматривал и выслушивал больного. Он мог поставить диагноз язвенной болезни желудка, надавливая на определенные точки на спине –