Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова

и пилоту пришлось заправлять самолет с пассажирами на борту. Когда же был разрешен взлет, летчик повернул самолет задней частью (хвостом) к толпе китайцев и так газанул, что китайцы попадали, а красные книжечки разлетелись в разные стороны.

Очень устал и изнервничался пилот за все это время. Разъяренные китайцы требовали остановить взлет и наказать пилота. Неизвестно, что было бы, если бы пилот вовремя не набрал высоту.

Когда должен был прилететь Федор Григорьевич, я заранее знала, опоздание рейсов исключалось. В назначенное время я приготовилась лететь в Москву встречать мужа. Ежедневные сообщения о бомбежках Вьетнама взвинтили мою нервную систему до предела, я очень волновалась. Хотелось встретить его с цветами, хотя была зима.

В то время директором паркового хозяйства города был блокадный друг Федора Григорьевича – Юрий Георгиевич Смоленский. Я позвонила ему и попросила букет цветов для встречи. Юрий Георгиевич прислал мне в квартиру большой букет белых калл.

Стояли зимние морозы до минус 20 градусов. Я укутала цветы и спрятала их под мутоновую толстую шубу. Прилетела в Москву самолетом на 2 часа раньше. Смотрю на табло, жду, когда оповестят о прилете самолета из Пекина. О прибытии рейса не извещается. Сообщают о прилетах самолетов из разных городов. О Пекине не сообщают. Жду час, два – молчание. Подхожу к справочному бюро. Говорят: «О вылете из Пекина не сообщали». Прождав лишних 3 часа, я звоню в Министерство иностранных дел (телефон у меня был с собой). Мне отвечают: «Приезжайте к нам, мы вам все объясним». Бесчувственные, не могли хоть несколько утешительных слов сказать по телефону.

Я беру такси и еду в Министерство иностранных дел. Всю дорогу у меня текли слезы, я ожидала чего-то недоброго. Сказали сухо, холодным казенным языком, значит, что-то случилось. Приезжаю, захожу в указанную мне комнату. За столом сидит молодой человек лет тридцати, его лицо не выражало ничего, не было ни улыбки, ни тени приветливости. Глаза смотрели на меня устало и равнодушно. Цвета глаз я не рассмотрела, далеко сидела от него на стуле. Кажется, они были размытого синего цвета. Спокойным, равнодушным тоном молодой чиновник стал объяснять мне о сложившемся трудном положении в Пекине, и в связи с этим задержкой рейса.

– Вы же слушаете радио, читаете газеты и, конечно, понимаете, в какую нелегкую ситуацию попали наши пассажиры.

– Когда же их ждать? – спросила я, очень волнуясь.

– А вы поезжайте домой, в Ленинград, и там ждите, звоните нам по телефону, который я вам дал, и не беспокойтесь. Мы сами вам позвоним, когда выяснится обстановка.

Он говорил все это таким тоном, будто я ему очень надоела, и он бы хотел от меня поскорее отделаться. Я это поняла и поскорее вышла. Не ожидала я, что нужно будет уезжать домой, не встретив Федора Григорьевича.

Даже не сразу поняла, думала, ну еще придется подождать несколько часов, а тут, оказывается, ждать дома, уезжать в Ленинград. Самолеты летали через каждый час, я купила билет и улетела домой. В большую хрустальную вазу поставила белоснежные каллы на высоких сочных зеленых стеблях. Они не замерзли, я их сохранила.

Дома меня ждала Васса Григорьевна, она эту зиму оставалась у нас, не уехала домой в Иркутск. Славная, добрая женщина, она утешала меня, как могла, видя мое заплаканное лицо, мои переживания. Говорили о китайцах, о политике, обвиняли во всем Хрущева, он, мол, своей неумелой дипломатией раздразнил китайцев.

Васса Григорьевна рассказала, как в начале установления советской власти в Иркутске было много китайцев и они занимались в основном продажей наркотиков, устраивали притоны, куда приходили молодые люди курить опиум, марихуану, «балдеть» и дремать:

– Федя наш был тогда студентом медицинского института, комсомольцем, и его посылали выявлять эти притоны, раскрывать ядовитые гнезда. Он ходил с группой ребят, таких же комсомольцев, как и он. Одному нельзя, было опасно. Вскоре эти притоны все были закрыты, и город от этой заразы очистили.

Посидели мы с Вассой Григорьевной, поговорили, она испекла свои любимые блинчики, попили чаю и успокоились.

А в это время шла сессия Академии медицинских наук, посвященная в основном выборам в академики. В списках на голосование Федора Григорьевича и на этот раз не было. Когда зачитали список для голосования, кто-то из академиков выкрикнул из зала: «А почему в списке нет профессора Углова? Он ведь выполняет ответственную миссию, да еще в таких опасных условиях». После этого Ф. Г. Углова внесли в список. Наверное, это не входило в желание министра. Но тут уж ничего не поделаешь, требование члена академии было озвучено.

При голосовании Федор Григорьевич набрал почти 100 % голосов. Таким образом, он прошел и стал действительным членом Академии медицинских наук (а до этого был членкором). На второй день по радио и в печати об этом было сообщено. Мы с Вассой Григорьевной очень радовались и ждали возвращения Федора Григорьевича домой.

Конечно, я не надеялась, что мне будут звонить из МИДа, и несколько раз звонила сама. Прошло 11 дней. Задержка рейса на 11 дней! Терпение мое было на пределе. Вдруг получаю телеграмму: Федор Григорьевич сообщает, что прилетел уже в Иркутск и скоро будет дома. Я сразу же помчалась в кассу за билетом в Москву. Как тогда было все просто: можно было быстро и дешево купить билет и через час улететь в Москву.

Пока Федор Григорьевич 6 часов летел из Иркутска, я раньше него прилетела в Москву и еще ждала его там. На этот раз вовремя объявили посадку: самолет из Пекина (с посадкой в Иркутске) не опоздал. Муж, уставший, но счастливый, с милой улыбкой, присущей только ему, радовался нашей встрече. Сколько волнений было пережито нами обоими!

Но домой ехать было еще рано. Нужно было ехать в МИД отчитываться. Но это уже не показалось так долго. И еще надо было заехать за вещами, паспортом и прочими документами к Кудрявцевым, нашим друзьям, у которых Федор Григорьевич всегда останавливался, и у него были ключи от квартиры, которые в свое время хозяева ему вручили. А перед отъездом за границу он всегда оставлял еще и одежду. Приехали мы на улицу Куусинена, открыли квартиру (тогда на охрану не ставили или редко у кого была квартира под охраной).

В квартире никого не было. В кухне, на столе, лежала длинная записка – дневник за все сверхурочные 11 дней. Анна Дмитриевна писала о том, что в холодильнике такие-то продукты, что она уже больше не выдерживает ждать и уезжает на дачу. В один из дней в записке