Вчера была война - Игорь Глазунов

мимо меня… Внимательно смотрит на меня… Ещё раз проходит… Подходит! «Ты Игорь? Я твой отец!»

Сколько раз я пытался представить себе, как всё это произойдёт. Что я почувствую в эту минуту? Ответы были всегда разными. В тринадцать лет увидеть в первый раз отца и ощутить, что это твоё родное? Думаю, что это трудно! По-моему, мы даже не обнялись. В голове творилось невообразимое. Пока мы шли к метро, отец объяснял, почему он опоздал к приходу поезда и на что-то указывал рукой. Я всего этого не замечал и не слышал. Я слушал себя, и всё время про себя повторял: «Он мой отец! Это мой отец!» Это кричало во мне, это молча кричал я! Внутри меня творилось непонятное. Это что-то постановочное, нереальное. Почему я ничего не чувствую? Так не бывает! Так не должно быть!

Почему-то вспомнилась песня, которую мы пели на демонстрациях: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…»

Рядом с вокзалом находилась станция метро «Рижская». Метро изумило меня своей грандиозностью. Почему-то пришло сравнение с нашими подземными пещерами, когда я встал на эскалатор и увидел всю глубину этого, воистину, шедевра. Я даже представить себе такого не мог. Эскалатор пришёл в движение, я инстинктивно дёрнулся, но удержал равновесие и «заскользил» вниз. Снизу повеял ветерок. Я крутил головой, не успевая рассматривать всю ту красоту, которая проплывала мимо меня.

Почему-то вспомнилась песня, которую мы пели на демонстрациях: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» Мог ли я тогда подумать, что через десять минут увижу Красную площадь, Кремль, мавзолей Ленина! Мозг не успевал обрабатывать поступающую информацию. Выйдя из метро и пройдя несколько сот метров, я увидел Красную площадь и остановился, как вкопанный. Долго не мог сдвинуться с места. Наверное, отец понимал меня. Он терпеливо стоял и ждал.

Мальчишка из захолустного местечка, для которого ещё вчера весь мир заключался в его маленьком городке – дом, двор, река, школа, мог ли я представить себе такое? Москва обрушила тот мой домосковский мир сразу и навсегда! Слышать, слушать, представлять, это одно – видеть, ощущать, участвовать – другое.

Я стоял на Красной площади, а отец что-то говорил, говорил и говорил. Я понимаю сейчас, что делал он это, чтобы как-то загладить неловкость нашего положения, в котором мы оба находились с первых минут нашей встречи.

Перейдя Красную площадь по диагонали к Васильевскому спуску, мы подошли к четырехэтажному белокаменному дому. Дом стоял на Мокринском переулке. Это самый центр старой Москвы. В конце пятидесятых переулок снесли. На этом месте построили гостиницу «Россия», которую ныне тоже снесли.

Жизненная карма «привязала» в последующие годы на целых восемь лет меня к этому месту. Работая на заводе ВЭФ13 последние годы заместителем главного механика объединения, мне часто по служебным делам приходилось бывать в Москве. На Китайском переулке было Министерство промышленных средств связи – огромный контрольно-управленческий аппарат, распределявший ресурсы и во многом определявший судьбы заводов. Везли мы в министерство «подарки» – телефонные аппараты в стиле ретро, последние модели магнитол. Водили своих кураторов в рестораны. От умения «наладить контакты» зависела политика «благосклонности», которая во многом влияла на размеры выделяемых дополнительных фондов и лимитов за пределами плановых.

Когда я в очередной раз привёз своему «боссу» ретро телефон, он, улыбаясь, сказал: «Мне их уже и ставить некуда, даже в туалете стоит!»

Весь Союз вёз то, «на чём сидел». Мы везли магнитолы, радиоприемники и «ужины с возлияниями». Как правило, они проходили в модном тогда ресторане гостиницы «Интурист» под названием «Звёздное небо». Места заранее бронировали работники министерства на уровне начальников отделов. Нас, «вэфовцев», любили все! Мой босс в министерстве часто шутил: «Ну, что там приехало из маленького Парижа?». Так часто называли Ригу! Такова была та система! Такими были мы в ней! Как правило, удавалось «привезти» изменённые лимитные цифры со знаком плюс на ресурсы, за которые ты отвечал.

Я всегда останавливался в гостинице «Россия». Такая возможность предоставлялась благодаря братским связям Пролетарского райкома партии Риги и Москвы. Я всегда просил северный фасад, с видом на Кремль и вспоминал… Москва – это вся вселенная, а центром её был он – мой отец!

«Вот здесь я живу», – произнёс отец, останавливаясь у больших входных дверей белокаменного дома. Теперь и ты тут будешь жить.

Заходим. Высокие сводчатые потолки с лепниной. В маленькой комнатушке сидит пожилая женщина – вахтёр.

«Тётя Лиза! Это мой сын! Он теперь будет жить здесь!» Мой сын! Это прозвучало впервые в моей жизни!

Поднимаемся на лифте. Лифт вижу впервые. Остановка. Волнуюсь страшно. Сердце выскакивает из груди. Звонок. Открывается дверь. Отец меня подталкивает – проходи в коридор. Коридор, как вся наша квартира. На меня смотрят в упор три пары глаз – жена отца и двое моих сверстников парень и девочка! «Это твои брат и сестра! Это – Игорь!»

Мысли бешено работают. «Что? … Как?» Здороваюсь. От волнения своего голоса не слышу. Раздеваюсь. Мои кирзовые сапоги никак не вписываются в интерьер. Дают тапочки. Идём на кухню. Ещё больше волнуюсь. Понимаю, что стал объектом пристального изучения. Звучит «мыть руки». Показывают на дверь. Вхожу. Ванна. Ванну я раньше видел только в кино. Открываю кран, льётся вода. Первая реакция на льющуюся воду – скорее закрыть кран. Как всё просто! Повернул влево – вода льётся, повернул вправо – перестаёт! Мою руки.

Хочу в туалет и не знаю, что с этим делать! Спросить стыдно. Принимаю решение и использую раковину. А если вдруг кто-то войдёт? Туалет был рядом…

Большая комната, высоченные потолки, огромный стол, стулья, картины, фотографии, посуда. Что-то подобное я видел в комнатах Страутманс кундзе и в кино. Садимся за стол. Как я справлюсь с едой? Волнуюсь!

Правила поведения за столом дома и бабушкины замечания за столом были простыми: «Не чавкай! Не хлюпай! Жуй!» И главное бабушкино нравоучение: «Когда я ем, глух и нем!»

Моментально пришло решение. Буду смотреть, как кушают они. На столе жареная картошка, котлеты. Есть хочу по-страшному. С обеда, ещё там, в поезде, я ничего не ел. И, конечно же, не обошлось без конфуза. Цепляю котлету вилкой и несу ко рту, расстояние большое, котлета «телепается» на вилке и в самый последний момент предательски падает на пол. Поднимаю. Почему-то произношу бабушкину фразу: «Не поваляешь – не поешь» и запихиваю её целиком в рот руками. За столом тишина. Все смотрят на меня в упор. Если бы я мог, провалился бы от стыда!

Потом