Вчера была война - Игорь Глазунов

была первая в моей жизни ванна, горшок, со всеми страхами, неловкостями. Долго «воевал» с краном – смесителем в ванне. Пока не понял принцип смешивания, подолгу крутил его, пробуя разные температуры. Нырял! Задерживал дыхание! Представлял себя в речке и, конечно же, залил весь пол.

После ванны мне дали чистое бельё. Отец отвел меня в комнату. Как я понял, это была комната моего брата. «Здесь ты будешь жить. Осваивайся». Отец подвёл меня к большому окну. Я не мог поверить своим глазам – из окна была видна Спасская башня со своими знаменитыми курантами! Я стоял у окна, как заворожённый. Тогда я впервые поверил, что сказкам есть место и в жизни! И верю по сей день! Иногда пишу их сам.

В этот вечер я долго не могу уснуть. События, которые обрушилось на меня за последние дни, «не умещались» во мне. Я лежал в кровати, слушал, как кремлевские куранты отбивают каждую четверть часа и думал о наступающем для меня новом времени.

За весь этот вечер мои новые родственники перебросились со мной лишь несколькими фразами, задав мне традиционные вопросы, принятые в таких случаях. Степенно и сухо о чём-то спрашивала жена отца, дети молчали. Неловкость и напряжённость чувствовалась с первых минут нашей встречи.

Под звон курантов ближе к утру я заснул. Проснулся утром и не сразу сообразил, где я. Заиграли куранты. Москва! Встал и пошёл в туалет. В туалете забыл закрыть крышку и слить воду. Все это было впервые в моей жизни. Я сгорал от стыда.

После завтрака отец повёл меня в ГУМ. По мере посещения отделов я избавлялся от моей одежды из той жизни. После примерки новой вещи старая выбрасывалась в мусорник. Завершились все эти действа по моему переодеванию покупкой мне наручных часов. По тем временам это было более чем круто!

Кто знал, что пройдёт пятьдесят лет и я вернусь в ГУМ, для того чтобы оборудовать три отдела разработанным и произведённым на моём заводе торговым оборудованием с моим именным лейблом.

Это был второй день в Москве, который я проводил с отцом. Меня переполняло какое-то новое, неизведанное доселе чувство. Москва – это вся вселенная, а центром её был он – мой отец! Это был другой, не вчерашний отец. Он как бы стал выше ростом, шире в плечах. Чувство гордости, которое поселилось во мне, переполняло меня!

«Смотрите! Завидуйте!» – молча кричал я всему свету. «Это мой отец!»

Почти всё, что я видел в ГУМе, попадало в жизненный раздел «впервые»!

Кулдига. Магазинчик в соседнем доме. Мы простаивали в очереди всю ночь с субботы на воскресенье, для того, что бы купить целую буханку белого хлеба. На человека давали полбулки, на двоих – целую. Механизм учёта очереди налажен. На руке химическим карандашом написан порядковый номер. Вознаграждение нам детям за эту работу – сто граммов леденцов. Помню этот кулёк со спёкшимися в единую массу разноцветными ледышками, которые служили нам обменным фондом в разных мальчишечьих задумках. Этот фонд всегда работал безотказно! В дом покупалось лишь всё самое необходимое. И когда бабушка покупала ириски или пряники, наступал «праздник полного послушания» бабушки во всём.

Не помню, чтобы я обращал внимание на свою одежду.

Послевоенный ленд-лиз «одевал» и взрослых, и детей. Помню первые брюки американского производства. Темносиние с подкладкой, с накладными карманами на блестящих молниях, на коленях двойные нашивки, с поясом. Пояс был кожаный с железной застежкой. Он долгие годы выполнял другие функции и использовался как «метод воспитания» мамой, а затем и мной при участии в «боях местного значения». Ленд-лизовская «бобочка» из вельвета с «откладным» воротником, множеством карма-нов на молниях, с манжетами на пуговицах. Это разрешалось надевать по праздникам. И вот эта «бобочка» и брюки, которые я надел в «побег» стали «достоянием» мусорника в одном из отделов ГУМа. Я смотрел в зеркало и не узнавал себя. Одежда очень меняет человека. По мере того как я «переодевался» я как бы становился другим в своих ощущениях. Передо мной стоял чернявый парень в песочной модной куртке, серенькие брюки «ледоколом». Кожаные чёрные ботинки вместо Николаевых кирзовых сапог. В руках пакеты с вкусностями, которые было дозволено есть прямо на ходу.

Мы ходили по нескончаемым лестницам ГУМа. Вокруг всё мельтешило, гудело, шумело и бурлило. Отец всё время объяснял мне что-то. Я не слышал, о чём он говорил. Я был зрителем этого невиданного зрелища. Тысячи людей ходили, галдели, жили в этом новом и совсем непонятном мне жизненном измерении! Это была премьера. Голова шла кругом. Куда-то идём – и вот на мне пальто в крупную клеточку с накладными карманами, да ещё и с клапанами. Пальто на трёх пуговицах, с рыжим бобриковым воротником. В какой-то момент во мне сработал неизведанный до этого дня внутренний механизм, и радость от покупок превратилась в чувство неловкости. Почему-то вспомнился сюжет из сказки «Принц и нищий». Теперь я понимаю, почему это тогда произошло.

Не было в моей домосковской жизни понимания такого действа – дарить! Не было! И сегодня, когда мне дарят подарки, я испытываю чувство неловкости. Не привык я их получать… Всегда уходил от таких ситуаций! Мне шестьдесят! За два дня до юбилея «пропадаю». Встретил свой юбилей в устье Лиелупе, с бутылкой коньяка, солёным огурцом и парусом. По приезде на завод в кабинете меня ожидало много цветов и несколько бутылок хорошего коньяка! Ну не люблю эти «затасканные» слова на днях рождения! В детстве в семье не случалось, в отрочестве были другие заботы. Я уже писал, что многие мои привычки из детства!

Весь в обновках я шёл рядом с отцом по Красной Площади. Всё на мне «искало» свои места. Я был какой-то весь другой, «новый». Всё жало, поджимало, «не садилось»! Больше всего было жалко кирзовые сапоги с голенищами в гармошку, которые, как я считал, придавали мне особый шик. Москва ломала не только мировоззрение, но и привычки. Из ГУМа мы пошли к мавзолею.

Люди простаивали у мавзолея долгими часами в снег, дождь, мороз, чтобы отдать дань уважения двум своим великим вождям – Ленину и Сталину. С их именами созидали, воевали, умирали, с их именами мы росли. Их имена были в названиях городов, колхозов, заводов, улиц, площадей, паровозов, танков, самолётов, пароходов. Сталинские соколы. Сталинские артиллеристы. Сталинские удары. Сталинские пятилетки. Поставленные цели звучали ясно, чётко, понятно. На каждой стене, на каждом фасаде – лозунги. В каждом парке, сквере – памятники. Мы засыпали и просыпались с их именами. О Сталине