Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова

с выставкой соцреализма в современном контексте, решило ввести в этот проект опытного выставочника, которым я уже на тот момент считалась. И мы начали совместную работу с абсолютно для меня новым материалом – произведениями самого ортодоксального социалистического реализма.

Выставка называлась «Сталинский выбор», и ее основу должны были составлять произведения из запасников российских музеев и таких организаций, как ВХПО, в ведении которого были архивные фонды, находившиеся в одной из башен Троице-Сергиева монастыря. Там в непосредственной близости друг от друга хранились убранные когда-то с глаз долой работы художников авангарда и сосланные туда же после смерти Сталина портреты вождя.

К сожалению, когда мы искали экспонаты для показа «Великой утопии» внутри страны, мы еще не знали, что в этом монастыре хранилась одна коробочка, которую мне позже показал директор ВХПО Валентин Львович Ривкинд. Было это так: я захожу к нему в кабинет, на столе у него лежит картонная коробка с какими-то гипсовыми фрагментами. Он меня спрашивает: «Как ты думаешь, что это такое?» (нет нужды говорить, что всем нам тогда «тыкали»). Я посмотрела и мгновенно ответила: «А нечего думать, это архитектон Малевича». Он задает другой вопрос: «А как ты думаешь, наши форматоры в скульптурном цехе смогут его сделать?» Я ответила, что нет, вышла из кабинета и стала немедленно звонить в Третьяковку своей бывшей сокурснице Татьяне Михиенко, одному из лучших знатоков творчества Малевича. Михиенко, разжившись официальным письмом, приехала, подтвердила мою догадку – коллеги из Третьяковки знали об этом произведении, оно в свое время находилось в собрании галереи, но было списано с баланса. Вскоре эта коробочка с гипсовыми фрагментами была по приказу Министерства культуры передана назад в Третьяковку, где при участии архитектора Юрия Аввакумова была осуществлена тщательнейшая реставрация этого уникального артефакта и создана его модель, представляющая архитектон во всем его прежнем великолепии. Это произошло в 2002-м, и с тех пор и архитектон, и модель находятся в постоянной экспозиции Новой Третьяковки, и я всегда, проходя мимо, вспоминаю об этом случае. Вспомнила я о нем и в 2013 году, когда стояла возле предоставленного Третьяковской галереей оригинала во время торжественного открытия выставки Малевича в Музее Стеделийк в Амстердаме. Меня тогда попросили рассказать о единственном вертикальном архитектоне, где нет поновлений и современных дополнений, нидерландской королеве Максиме, которая открывала эту выставку. А ведь в свое время мне могло здорово попасть за эту авантюру, но желание спасти творение Малевича пересилило тогда все страхи.

Этот памятник, как и ряд других произведений русского авангарда, содержался в той самой башне в Загорске, где в штабелях и на валах хранились многие шедевры соцреализма, удостоенные в свое время Сталинских премий. О них и должна была рассказать выставка, над которой я начала работать вместе с Иосифом Бакштейном. Иосиф и Алана Хайс предложили включить в состав экспозиции не только работы из Загорского архива и музейных запасников, но и массовую художественную продукцию тех лет – картины, являвшиеся повторениями многих известных работ 1930–1950-х годов, происходившие из собрания некоего господина Дурова, державшего их в одном из помещений Кремлевского дворца съездов. Знакомство с этой коллекцией было, конечно, очень специфическим опытом. В хранилище было собрано бесконечное количество художественной продукции сталинской эпохи, иногда это были авторские повторения, иногда – откровенные копии. Было решено взять на выставку внушительное количество полотен от господина Дурова и показать их соответствующим образом – в шпалерной развеске, как в открытом хранении.

Помимо картин 1930–1950-х годов на выставке должны были быть представлены работы художников соц-арта – Комара и Меламида, Александра Косолапова, которые были хорошо знакомы с Бакштейном, а также художников, чье творчество, имея некоторые черты сходства с соц-артом, выходило далеко за рамки этого явления, – Эрика Булатова и Ильи Кабакова. Почти все они тогда жили в Нью-Йорке, где Бакштейн часто бывал, и формирование состава этой части выставки было его прерогативой. Я отвечала за отбор основной массы произведений из собраний Третьяковской галереи, Музея Ленина и архивных запасников ВХПО. Это была интереснейшая работа, и она стала для меня настоящей инициацией, введением в этот ранее никогда не интересовавший меня материал.

В проекте «Сталинский выбор» было много парадоксального – эксцентричность Аланы; сосредоточенность Бакштейна на художниках соц-арта, с помощью откровенной иронии, а иногда и издевки вскрывавших абсурдность приемов и методов соцреализма; непонятная личность Дурова с его коллекцией в Кремле – кстати, там же он торговал и итальянскими кашемировыми пальто.

Шел 1993 год, и на октябрь была назначена презентация этого проекта в Москве. Искали подходящее место и в итоге остановились на баре «Манхэттен» в гостинице «Россия», где поселились представители музея P.S.1. Вместе с Аланой приехал ее заместитель, Тони Васконселлос, невысокого роста не слишком красивый молодой человек лет тридцати пяти. Именно с ним мне нужно было отработать все положения основного договора по выставке и договоров с отдельными музеями. Нашим рабочим местом стали коридоры гостиницы, которая тогда была наводнена девушками древнейшей профессии. Для того чтобы меня пропустили в гостиницу, Тони приходилось каждый раз спускаться и встречать меня в вестибюле – означенные выше дамы проникали туда без всяких проблем. Мы засиживались допоздна после посещений всех музеев, иногда работали у него в номере, куда постоянно звонили эти самые девушки. Они не понимали, что предлагать ему какие-либо интимные услуги было бесполезно. Тони был человек невероятного ума, цепкости, упорства и обаяния, при всей своей кажущейся некрасивости, и я видела, что и я ему сразу же очень понравилась. И вот, когда после нескольких дней работы глубокой ночью мы поставили точку во всех соглашениях, он подвел меня к окну и сказал, что перед отъездом в Москву у него был разговор с его коллегой из Музея Гуггенхайма, Майклом Гованом, и что Майкл предложил ему пригласить меня в Нью-Йорк на длительную стажировку – P.S.1 и Гуггенхайм поделят расходы пополам, а я смогла бы серьезно помочь с подготовкой выставки «Сталинский выбор» в Нью-Йорке. Срок стажировки, о котором Тони просил меня подумать, составлял шесть месяцев. Это была невероятная возможность профессионального роста и обретения уникального опыта, и я поехала домой думать, как уговорить свекровь взять на себя на это время заботу о детях. И она согласилась.

А на следующий день состоялась презентация проекта «Сталинский выбор» – между прочим, в присутствии представителей Министерства культуры. Все прошло очень живо и весело, фуршет затянулся почти до двух ночи, и Алана, у которой был огромный номер на семнадцатом этаже гостиницы «Россия», предложила мне занять соседнюю большую кровать. Я позвонила домой, разбудив свекровь, и сказала, что остаюсь с коллегами в «России». Часов в семь я проснулась от какого-то всхлипывания – оно неслось с кровати Аланы. Выяснилось, что у нее началось сильное кровотечение из носа. Оно