По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

– Женя.

– И Нине, – присоединилась подружка.

– Ага. Прямо сейчас. Иди свою купи, – сурово заявила Женя и для убедительности отодвинула ее рукой.

– Хорошо, я быстренько, – заторопилась Нина и побежала к стоявшей вдалеке билетерше.

– Ты не спеши, – сказала ей вслед Женя. – Еще та жадюга. – Повернулась она к отцу. – За десять копеек задавится. Вы думаете, она сама себе билеты в театр купила? Ага, ждите. Все на дармовщинку! А ваша жена тоже в театре работает? – вдруг без перехода с невинным выражением лица спросила Женя. – Она актриса?

– Нет, нет. Что вы! Я не женат, – испугался отец. И добавил для убедительности: – И никогда не был.

– Ну конечно. Чего вам жениться. За вами, наверное, все актрисы бегают.

– Нет, – заулыбался отец. – Не бегают. А вы, скорее всего, в школе учитесь?

– Да ну, скажете тоже. Мне уже восемнадцать, и я учусь на курсах кройки и шитья, – гордо заявила Женя.

– Это, должно быть, очень интересно, – сказал отец, хотя совсем так не думал. – А хотите, я после спектакля вас с подругой за кулисы проведу? С актерами познакомлю? – неожиданно для самого себя предложил он и замер в ожидании ответа.

– Еще бы хочу! – вскрикнула от удовольствия Женя. – Только без Нинки. Нафиг она нам, – доверительно сказала девушка и для убедительности махнула рукой.

– Вот и прекрасно, – облегченно улыбнулся отец. – Только я вас хочу предупредить: «Бесприданница» – очень длинный спектакль и закончится поздно. Вам от родителей не попадет?

– Да они и знать-то не будут, – отмахнулась Женя. Отец обратил внимание на то, что при разговоре она постоянно жестикулирует. Но это, как и все в ней, его не раздражало, а скорее даже умиляло.

– Они рано в постель, – продолжала она. – Мадмуазель – вот та меня, конечно, будет ждать. Она ни в жисть не ляжет, пока я домой не вернусь.

– Мадмуазель? Очень странное имя. У французов это означает «девушка».

– Да это не имя! – расхохоталась Женя. – Просто мы ее так все зовем. А она и есть француженка. Она и по-русски-то почти не говорит. Зато я сначала заговорила по-французски, а уж потом по-русски. И мои сестры. Мы между собой говорим только по-французски. Мама тоже немного понимает, а папа ни бельмеса. Я когда начинаю с ним ругаться, всегда ему по-французски отвечаю. Он аж белеет от злости. Да он вообще чуть что – злится…

* * *

У Самуила Радвинского был действительно довольно тяжелый характер. Как и Израиль Гуревич в Перми, купец второй гильдии Самуил Радвинский был довольно известной личностью в Днепропетровске, правда, только в еврейской общине. До революции он был богат и имел в центре Екатеринослава (как тогда именовался Днепропетровск) большой двухэтажный дом, куда он и привел молодую, небесной красоты жену – Марию Воловик. Была она из беднейшей еврейской семьи, и брак с богатым купцом Радвинским был для семьи Воловик посланием с небес, тем более что они только что лишились сына Лазаря, который в свои семнадцать лет сбежал во Францию, чтобы стать художником. Со временем он им и стал – и даже очень известным. Дружил и выставлялся с Сутиным. Был женат на Гржебиной, владеющей балетной труппой «Балет Рус». Но надежды Воловиков на то, что зять хоть как-то облегчит их непроходимую бедность, оказались беспочвенными: Самуил Радвинский никогда не был склонен к благотворительности. Когда в Днепропетровск пришла революция, и Радвинский потерял все свое достояние, он собирался рассчитать француженку, которую все звали Мадмуазель и которую Самуил нанял, когда родилась старшая дочь Алиса, а сам он еще был преуспевающим купцом второй гильдии. За время пребывания в их доме она настолько к ним привыкла, что, отказавшись от зарплаты, упросила Радвинского ее оставить. На ее руках выросли все три дочери Радвинских: Алиса, Женя и младшая Ира. И она, будучи старой девой, считала семью Радвинских своей семьей.

Самуил всегда отличался сварливым характером, а после того, как советская власть, ненависть к которой у него осталась на всю жизнь, лишила его всего, он превратился в скандалиста и деспота. Мария, мягкая и добрейшая женщина, все скандалы мужа переносила спокойно и молча, а когда очередной скандал затихал, делала все по-своему. Муж этого не замечал, потому что уже был занят следующим скандалом. Женя пошла характером в отца: она всегда была инициаторам ссор со своими подругами, с соседскими детьми, а особенно часто ругалась с отцом. Правда, Женя довольно быстро остывала и сразу забывала про ссоры, как будто их и вовсе не было. Младшая Ира тоже пошла в отца, правда, в отличие от Жени, отходчивой никогда не была и свою злость могла держать в себе бесконечно. Старшая же дочь, красавица Алиса, и внешностью и характером пошла в мать. Женю красивой нельзя было назвать, но было в ее внешности какое-то невинное очарование и притягательность, которые совсем не соответствовали ее характеру, но перед которыми трудно было устоять и которые с первого взгляда поразили моего отца. Даже если бы он и знал о сумасбродстве Жени, то это вряд ли бы его оттолкнуло: он бы убедил себя, что это девичье и скоро проходящее…

* * *

После окончания спектакля мой отец привел Женю за кулисы. Увидев собравшихся в группы спокойно разговаривающих между собой актеров, которые буквально несколько минут назад были на сцене совсем другими людьми из совсем другой далекой жизни, Женя сначала растерялась. Но когда они стали подходить к ней и приветливо с ней здороваться, она успокоилась. Когда же один из них, играющий мерзкого Кнурова, даже галантно поцеловал ей руку, что случилось с ней впервые в жизни и заставило покраснеть, она с восторгом представила, как завтра она будет всем рассказывать о том, что с ней произошло в театре, и как они ей все будут завидовать…

Когда мой отец с Женей наконец вышли из театра, было уже ближе к полуночи. Они еще долго, не торопясь, шли до ее дома: отец рассказывал ей о театре, о сказочно красивом Ленинграде и – с гордостью – о своей семье. Женя примолкла, хотя ей это было совсем несвойственно, и очень внимательно его слушала, сравнивая все, что он рассказывает, со своей жизнью, такой убогой и жалкой, даже несмотря на большую квартиру в их бывшем доме и на совершенное знание французского, которому ее с сестрами научила Мадмуазель, продолжавшая с ними жить, опекать и учить их хорошим манерам, что, конечно, ей