Моя бесстрашная героиня - Владимир Абрамович Цесис

– Мне тоже ее очень жаль, – сказала она. – Ни для кого не секрет, что все мы смертны. Я это хорошо понимаю, ведь мы, врачи, далеко не боги. Мы делаем все, чтобы помочь людям, но не всегда достигаем успеха. Рано или поздно кто-то из моих пациентов попадает в хоспис, если не хуже. Когда наступает этот трагический момент, мы обязаны сказать себе, что пора предоставить вещам естественный ход. Признаюсь вам, мне иногда кажется, что люди, поддерживающие эвтаназию, правы. Когда по природе своей профессии я вижу, насколько тщетны все наши героические усилия, чтобы спасти жизнь кого-то из моих пациентов, мне хочется закричать «хватит». Но, конечно, я не имею права произносить это вслух.

То, что доктор сказала об эвтаназии, было вторым серьёзным ударом для Марины после того памятного эпизода, когда ее доктор была готова вычеркнуть Марину из списков живых, настоятельно рекомендуя ей выбрать хоспис.

– Я – не бог, чтобы решать, когда я хочу уйти из жизни, – побледнев, перебила ее Марина. Она явно была шокирована. – Я не боюсь смерти, но эвтаназия – это не для меня. И давайте прекратим этот разговор о смерти. Сейчас для него не место и не время.

Глядя на стену перед собой, она продолжала:

– На сегодняшний день я жива, но, когда придёт время уходить из этого мира, я не буду этому сопротивляться. Тем не менее, я не хочу, чтобы кто-нибудь, вас включая, обсуждал, когда я должна жить и когда умирать. Каждый день я стараюсь жить так, словно жизнь только началась. Возможно, это иллюзия, но я сознательно выбрала для себя эту иллюзию. Не вы дали мне мою жизнь и не вам решать, продолжать таким, как мне, жить или умирать. Перед вечностью мы все равны.

Это был первый и последний раз, когда Марина вступила в конфронтацию со своим доктором.

Основной принцип клятвы Гиппократа: «не навредить». Мысли, которыми поделилась с нами доктор Арнольд, относились к дискурсам академической медицинской этики и обсуждать их с пациентом в том состоянии, в котором находилась Марина, было непростительной жестокостью и противоречило сущности профессии врача. Главное и основное в профессии врача – это ответственность за лечение людей, но не их желание избавиться от больных и непродуктивных членов общества. Интересно, как бы себя чувствовала доктор Арнольд, если бы она сама оказалась на месте своих пациентов, относительно которых она хладнокровно обсуждала вопросы жизни и смерти, включая возможность их эвтаназии.

– Забудьте то, что я сказала, – ответила доктор Марине, как ни в чём не бывало. В тоне ее голоса не было ни смущения, ни сожаления. – Согласна, я не должна вам всего этого говорить. Действительно, подобные мысли я должна держать при себе.

Даже после этого эпизода мы не ушли от нашего врача. Мы не сделали этого не только по той причине, по которой мы остались, когда в 2013 году она предложила Марине прекратить лечение и определиться в хоспис. В университетской больнице доктор Арнольд считалась звездой первой величины. Возможно, другой врач будет лучше ее, но это не исключало того, что новый врач будет в состоянии шокировать нас ещё более несовместимыми рассуждениями, противоречащими элементарной врачебной этике. Ещё одна причина состояла в том, что доктор Арнольд хорошо знала сложную историю болезни Марины. Как говорят американцы: «На переправе коней не меняют». А что касается чуждой нам ее точки зрения на жизнь и смерть, то здесь последнее слово будет за Мариной и, если надо, за мной. А в том, что наш доктор будет делать все возможное, чтобы обеспечить необходимое лечение, мы не сомневались. Подобно большинству людей, мы выбирали врачей не по их религиозным, социальным или философским взглядам, а по умению обеспечить наилучшее из возможных лечений. Единственным последствием разговора об эвтаназии стало то, что наше отношение к доктору стало менее сердечным и менее доверчивым, чем прежде.

Не отвеченные вопросы

Во время лечения препаратом Faslodex здоровье Марины улучшилось настолько, что, будучи одержимым неугасаемой мечтой об улучшении ее состояния, я даже пару раз спрашивал доктора, действительно ли нужно Марине делать MPT и сканирование тела каждые три месяца. Нельзя ли пореже? Видимо, предполагая – по ошибке – что, как врач, я и сам должен знать, зачем нужны эти тесты, доктор Арнольд отвечала мне молчанием. Ей казалось, что как врач я и сам автоматически должен понимать естественный ход онкологического процесса. Если бы она не считала меня всеведущим и уделила пару минут своего времени, чтобы объяснить мне, что происходит, я бы не задавал ей таких «глупых» вопросов. Как бы там ни было, моя ничем непобедимая надежда заставляла меня забывать о том, как коварна болезнь Марины. Ну а что касается ее самой, она никогда не изменяла своему принципу жить сегодняшним днем. Эти месяцы отдыха были такими невероятно счастливыми, что после долгих лет молчания она неожиданно снова заговорила со мной тем смешным тоном, каким Пятачок говорил с Винни-Пухом. В эти благоприятные моменты нашей жизни я был несказанно счастлив продолжать играть в нашу любимую игру.

Генетика не подвела

Во время передышки от хронического недуга Марине случилось прочитать статью о генетике рака груди в непрофессиональном журнале о здоровье, которая произвела на нее неизгладимое впечатление.

– Нужно что-то делать, – сказала она мне взволнованным тоном. – Послушай, я ведь ничего не знала о генетической предрасположенности к раку груди до того, как прочитала эту статью. Теперь я внезапно поняла, что мы должны не допустить, чтобы наша внучка – не дай Бог – унаследовала от своей бабушки предрасположенность к раку. Короче, пока я жива, я должна как можно быстрее узнать, есть ли у меня BRCA ген, который может повлиять на нашу внучку Рути. Я уже записалась на прием к врачу-генетику в университетской больнице, чтобы проверить, есть ли у меня BRCA ген, который создает предрасположенность к раку.

Через неделю в специальной лаборатории у Марины взяли анализ крови для генетических исследований, а через пару недель мы встретились с двумя врачами-генетиками, чтобы узнать результаты анализа. Марина нервничала. Ее глаза были широко открыты, а руки слегка дрожали. Она не скрывала опасений, что она может передать своей любимой внучке неблагоприятный ген.

После непринужденной беседы, которая обычно предшествует серьезному разговору, один из