Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко

Придя же без нее, я ощутил неприкаянность. И хоть, увидев меня, Михаил Трейстер, глава ассоциации бывших узников гетто, и Михаил Бурштейн, председатель объединения евреев-участников Отечественной войны, сказали, чтобы я присоединился к спускавшимся на площадку во впадине мемориала – ты, мол, в глазах всех наших уже и сам как из геттовского братства, – я отмахнулся. Не было в моей жизни кошмара гетто, не было по возрасту участия в Отечественной.

В не лучшем настроении натолкнулся в людском столпотворении на Павла Якубовича, главного редактора «Советской Белоруссии». Знакомы мы давно. Якубович выразил мне соболезнование. Сказал:

– Напишите нам об Анне Давыдовне.

Я ответил, что, по-видимому, не ко мне с этим надо обращаться. Удобно ли мужу писать в печати о жене?

– Почему? – пожал Якубович плечами. – Не вижу для вас неудобного.

Отрывая в последнем месяце 2000 года очередной листок календаря, увидел число 6 декабря. И защемило сердце. Была бы она жива, отметили бы в этот день пятидесятилетие жизни вместе. 6 декабря полувеком ранее она приехала в Минск из Барановичей, где после окончания университета работала в редакции областной газеты (Барановичи тогда были областным центром), и мы в загсе на Интернациональной зарегистрировали брак. В пролетевшие без семи месяцев пятьдесят лет не обходилось без того, чтобы не возникали легкие претензии друг к другу. Но по знаменитой строке Есенина, на расстоянии видится большое. В остающемся все дальше прошлом мелкое в памяти размывается, исчезает. Видится большое: дарованное мне долгое счастье совместной дороги по жизни с достойнейшим человеком, о котором решил обязательно написать.

К пятидесятилетней этой дороге нужно добавить предварявшие ее пять лет нашей неразрывной дружбы до того, как поженились. Началось все в 1946-м. Аня училась на втором курсе отделения журналистики БГУ, я был первокурсником и одновременно работал в редакции газеты «Лiтаратура i мастацтва». Был в непосредственном подчинении у заведующего отделом информации Григория Смоляра – личности (тогда я этого не знал) удивительной судьбы, в частности, организатора действовавшего в Минском гетто антифашистского подполья. И Смоляр дал как-то мне задание переговорить в университете с такой студенткой – Анной Краснопёрко. Она, сказал, активистка родившегося при ЦК комсомола объединения начинающих литераторов, избрана в бюро объединения, так надо поинтересоваться, функционирует ли оно, работает ли. Или, как чаще бывает, продекларировало свое появление и на том существование прекратило. По не очень распространенному тогда еще определению, я должен был взять у этой Краснопёрко интервью.

Мог ли я предвидеть, что интервьюировать друг друга нам с ней предстоит в последующем каждодневно на протяжении пятидесяти пяти лет!

И еще. Смоляр в те дни писал книгу «Мстители гетто» – первое повествование о трагедии и героике созданного гитлеровцами в Минске лагеря уничтожения евреев. Девушке же, к которой он меня направил, предначертано было вырасти в талантливую журналистку и в ту пору, когда «Мстители гетто» будут у нас запрещены, написать «Пiсьмы маёй памяцi» – после долгого замалчивания этой темы вторую по очередности из появившихся в Советском Союзе книгу о Холокосте в Минске. Как бы подхватить из рук автора «Мстителей гетто» эстафету. Очерненному, оклеветанному у нас, жившему в Израиле Смоляру, как нам рассказывали, «Пiсьмы…» попали, и он по-доброму о книге отзывался.

Но раньше книги о гетто у Ани вышел небольшой сборник партизанских рассказов. Гетто и партизанство были главами ее жизни, к которым обращалась память с одинаковым трепетом. Всякий раз 9 мая и 3 июля – в праздник Победы и в праздник освобождения Минска от оккупантов, когда надо было решить, куда идти – на площадь Победы, где по таким дням традиционно встречалось бывшее партизанское побратимство, или к обелиску в «Яме», где собирались породненные пережитым в гетто, у нее начинались сердечные метания. Как можно не постоять в общей скорби с теми, с кем объединена воспоминаниями о геттовской преисподней? Однако как можно в часы святого торжества не повидаться с людьми, вернувшими ее после преисподней к свету?

Немало послевоенных лет – и до того, как мы поженились, и когда были уже семьей, – к Аниной маме и к ней любил забрести в гости Владимир Андреевич Тихомиров, Герой Советского Союза, бывший командир партизанской бригады, которая приняла их, убежавших в морозные дни самого конца 1942-го из гетто, и поставила в боевой строй. (Позднее они узнали: Тихомиров прослышал, что по лесу бродят беглянки-еврейки – женщина-врач с двумя дочерьми. Врач бригаде был нужен, и комбриг послал разведку разыскать их.)

Старшая Краснопёрко, Рахиль Ароновна, организовала в бригаде медчасть. Невропатолог по узкой специальности, она в лесных землянках и оперировала как хирург (не имея ни инструментария, ни анестезирующих средств, ни бинтов), и боролась как эпидемиолог с распространением тифа, и становилась при надобности терапевтом, педиатром, кем требовалось. Семнадцатилетняя же Аня, дитя интеллигентных родителей, учившаяся девочкой кроме общеобразовательной еще и в музыкальной школе, мечтательница-книжница, стала в мамином лазарете санитаркой, не боящейся никакой тяжелой работы по уходу за ранеными и больными.

Завела дневник боевых действий бригады. На популярнейшую в предвоенные годы мелодию «Каховки» Дунаевского сочинила текст бригадной песни. К двадцатидвухлетнему Тихомирову воспылала романтическим девчоночьим чувством, от всех, разумеется, скрываемым. Чертами рыцарей без страха и упрека наделила в полном благодарности воображении партизанское воинство. И зрелой уже женщиной, матерью двух сыновей, газетчиком с добрым профессиональным именем (возвратившись в 1951-м из Барановичей в Минск, начала работать в редакции детской газеты «Пiянер Беларусi» и проработала там тридцать лет) опубликовала в журнале «Маладосць» и других изданиях серию сложивших потом книгу новеллок, навеянных партизанской памятью. Сохранила в них свежей когдатошнюю свою романтичность восприятия новой после гетто яви. Яви суровой, опасной, но какой же в сравнении с оставшимся позади замечательной.

…В апреле 1993 года в составе группы, делегированной Союзом еврейских общественных организаций и общин Беларуси, мы побывали в Варшаве в дни, когда мир отмечал пятидесятую годовщину героического восстания Варшавского гетто. Написал потом большое эссе «Варшавой всколыхнутое». Оно напечатано в журнале «Полымя», и откликом пришло мне доброе письмо из Гомеля от Григория Львовича Каплана, во время войны редактора газеты полесских партизан. Делясь размышлениями, вызванными прочитанным эссе, он также вспомнил эпизодик из своей военной давности. Поскольку в эссе встретил несколько слов об Ане, рассказал, что 17 мая 1944 года улетал самолетом, прибывшим к партизанам, на Большую землю. При посадке в самолет пилот зачитал для сверки список