Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

пижаме и молчал. Другие тоже молчали и только вздыхали, глядя на него. Сядут рядом с Бабаем и вздыхают. Соседи, родственники, друзья и товарищи. Вслед за мной зашел проведать Бабая сосед Салман Ахметович.

– Ну как он, – спрашивает Салман Ахметович у Абики, – держится?

– Держится, – присаживается на стул Абика, – с утра каши поел. Сейчас сорпа[7] готова будет.

– Это правильно, – говорит седой, как ворох салфеток, Салман Ахметович, – держаться надо. Майра мне тоже говорит: держись!

– Балам, – зовет меня Абика, – своди Бабая в туалет.

Салман Ахметович под руки поднимает Бабая и передает его мне. Я веду его по коридору, осторожно, не торопясь, стараясь не сбить тихий шаг. Это очень трудно. Бабай все время заваливается вперед, и я, чуть не плача от безнадежности, прошу его:

– Бабай, Бабай… ты слышишь меня? Давай еще пару шагов, и дошли. Помнишь, как ты рассказывал мне про румына? Про фрау Стефани? Давай еще чуть-чуть. Жаль, что ты меня не слышишь…

– Почему не слышу? И при чем тут румын и фрау Стефани? – неожиданно бодрым голосом заявляет Бабай. – Чего ты мне старую рухлядь подсовываешь? Я ее давно уже нафталинами просыпал и дырки от моли зашил. Где твои арбузы? А ну-ка быстро доставай их! Думаешь, легко целыми днями в окно смотреть? Ты вот сколько можешь в окно смотреть? То-то же. Не веди меня в туалет. И отпусти, чего как маленького держишь? Сам дойду. Живо в кабинет давай!

В кабинете Бабая я вытаскиваю из авосек две банки арбузов и одну прячу под кровать.

– В «Целинном» давали, – говорю Бабаю. – Аж две урвал!

Бабай застегивает на все пуговицы свою пижаму, словно это и не пижама, а гимнастерка, и садится за свой стол.

– Арбузы где растут? – спрашивает он меня строго. – Поле как называется?

– Бахча, – пыхчу я, ковыряя ножичком крышку трехлитровой банки, – я в пятом классе уже. Забыл?

Бабай накручивает воображаемый ус на щеке и важно спрашивает:

– А тыква?

– Тоже.

– А кабачок?

– На даче. – Мне удается сковырнуть вверх край крышки, и я оттягиваю резиновый жгутик, цепляющийся за горлышко банки. – Кабачок растет на даче. Тебе семечки вытащить или с ними?

Бабай подставляет тарелку, и я перекладываю на нее из банки два бледно-розовых куска арбуза.

– Тоже на бахче, – откусывает он от ломтя соленого арбуза, – кабачок – это тыква.

– Какая тыква? – возмущаюсь я. – Тыква – во! – Я оторвался от еды и показал руками медведя. – А кабачок – во! – Я изобразил тушканчика.

– Сам ты медведь и тушкан! Хотя больше тушкан, конечно, – смакуя арбуз, говорит Бабай. – Кабак по-татарски как?

– Как?

– Тыква!

– Неправда! – мотаю я головой. – Кабачок – это кабачок. У тебя что ни крути, все татарское выходит. Любое слово, по-твоему, татарское? Так не бывает. Иваниди, у него все слова греческие. Имена все греческие, представляешь? Любое имя ему скажи, он сразу говорит, что это с древнегреческого такое-то значение. Но Иваниди ладно. Пиркин Дава вообще заявляет, что все еврейское: деньги, бога, науку и даже мир они придумали. Так? А приходишь к тебе, у тебя и тыква – кабачок и тушкан – тушканчик. Все слова придумали татары. Так кто же прав?

– Все правы, – улыбается Бабай, – но кабак – это тыква… Телевизор давно смотрел? Что говорят? – переводит он разговор в другое русло. – Какие новости?

– В Югославии война, – начал я голосом диктора программы «Время» пересказывать Бабаю последнюю сводку, – сербскими отрядами совершены убийства мирных хорватских граждан в деревнях…

– Дальше, – не дослушал мою новость Бабай, – дальше давай.

– А теперь новости из Камбоджи. На минувшей неделе. – Я на секунду запнулся, вспоминая, что происходило в Камбодже на минувшей неделе. – А, вот… На минувшей неделе силами ООН отряды боевиков из различных течений были собраны в Брюсселе. Однако…

Бабай отодвинул тарелку с арбузами и потрогал шею, словно поправляя галстук; лицо его в этот момент было таким серьезным, что я испугался и замолчал.

– То-то, – чуть расслабился Бабай и внимательно посмотрел на меня. – Чего ты мне ерунду всякую рассказываешь? В стране что происходит?

– А ты сам не знаешь? – увильнул я от ответа, потому что это больная тема для Бабая, говорить правду – ему станет хуже.

– Откуда мне знать? – удивился Бабай. – Сижу тут сыч сычом, в окно смотрю, сорпу пью. Телевизор каких-то мексиканцев показывает. Ладно бы хоть «Жизнь Клима Самгина», и на это согласен, так нет, рыдают там все, плачут. Как новости, так я сплю уже. От Салмана, кроме «держись», ничего путного не услышишь. Колись, – Бабай заговорщицки подмигнул мне, – совсем плохо?

– Совсем, – кивнул я, – рушится там у них все. Уже даже тысячу рублей выпустили. Я сам не видел, но по телевизору показывали. И Ельцин там, Горбачев, этот… Гайдар.

– Аркадий?

– Угу, – сказал я, – он самый. Не знаю, наверное, придумают что-то.

Бабай замолчал, как будто обдумывал новости. Затем он вздохнул и продолжил молчать.

Я закрыл банку арбузов и поставил на пол. Так мы просидели минуты две-три. Бабай вздыхал и молчал. Я уже подумал, он уснул, и стал заглядывать ему в лицо, как вдруг он произнес:

– Ничего уже не придумают. Поздно думать, когда деньги такие пошли. Ты, балам, знаешь что? – Бабай наклонился ко мне поближе. – Ты об этих тысячах не думай. Не нужны они – пустые! Сегодня они тысячу начали печатать, завтра десять тысяч… и чем больше нулей у себя перед глазами люди видеть будут, тем меньше в них настоящего останется, человеческого. Страна на чем держится? На деньгах разве одних? Да хоть миллион денег печатай, от этого страна богаче не станет. Страна на душах людей держится, есть в людях душа – быть стране, нет души, деньги одни – то и страна эта копеечная. И гнаться вечно будешь то за тысячей, то за миллионом, то за миллиардом… Угонишься?

– Не знаю, – честно ответил я.

– То-то и оно, – сказал Бабай, вставая. – Ладно… ты эти арбузы спрячь, а банку одну на кухню. Салмана угостим.

Я спрятал банку под стол и, взяв другую, пропустил Бабая вперед.

На кухне Бабай смотрел в окно, Салман Ахметович пил чай, Абика готовила сорпу.

– Ты уснул там, что ли? – спросила она меня. – Сначала слышала, говорил с кем-то, потом замолчал.

– Довели страну до ручки, – возмутился Салман Ахметович, увидев, как я ставлю банку с арбузами на сервант. – Майра сегодня тоже две таких из магазина принесла. Говорит, в Центральном ничего нет, только арбузы людям дают.

– Да, – соглашается Абика.

За окном проехал автобус. Брызги, разлетавшиеся из-под колес, заляпали прохожую в бежевом плаще, и женщина