Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Данию, но шведская полиция сняла его с поезда. Оказалось, что выданная ему в Москве датская виза аннулирована и теперь ему грозит депортация. Воровский, используя свои связи, добился для него разрешения остаться, но тут же пожалел об этом – Литвинов на правах члена коллегии НКИД устроил в полпредстве настоящую ревизию. Шейнис туманно пишет: «Вокруг полпредства вертелись разные подозрительные личности… Они пытались выступить в роли посредников между полпредством и деловыми кругами, крупно заработать на этом»[206]. Одной из этих «личностей» был бывший банкир Распутина Дмитрий Рубинштейн, нюхом чуявший наживу. Что привлекало их к советскому представительству? Об этом расскажем чуть позже, да и сам Литвинов, видимо, этого не знал, но непрошеных посредников разогнал.

Попутно он попытался выполнить задачу своей поездки – узнав, что в Европу на Парижскую мирную конференцию прибыл президент США Вудро Вильсон, послал ему 24 декабря письмо, о котором, как утверждал, сообщил руководству НКИД уже задним числом. Там говорилось: «В дополнение к общему мирному предложению, переданному недавно Советским Правительством союзникам, я формально уведомил сегодня посланников Соединенных Штатов и союзников в Стокгольме, что я имею полномочия войти в переговоры о мирном разрешении всех вопросов, составляющих причину враждебных действий против России. Провозглашенные Вами принципы, как возможная база для разрешения европейских вопросов, Ваши открытые заявления об усилии и намерении добиться урегулирования, соответствующего требованиям правосудия и гуманности, побуждают меня послать Вам настоящие соображения, поскольку большинство пунктов Вашей мирной программы входят в более далеко идущую и обширную программу русских рабочих и крестьян, ныне являющихся хозяевами своей страны»[207].

Нужно пояснить, что годом раньше Вильсон выдвинул свою программу мира, получившую название «14 пунктов». Она предусматривала прекращение мировой войны, сокращение вооружений и создание «общего объединения наций». Во многом программа стала реакцией на большевистскую антивоенную пропаганду, что признавал и сам Вильсон: «Яд большевизма только потому получил такое распространение, что является протестом против системы, управляющей миром. Теперь очередь за нами»[208]. Америка после окончания войны быстро наращивала свое политическое и экономическое влияние в Европе, и Советской России тоже приходилось с этим считаться. Литвинов в своем послании убеждал президента, что русские рабочие и крестьяне никому не угрожают – они всего лишь хотят защитить свою свободу, на которую покушаются интервенты и их союзники – белые. Он также обвинил Запад к том, что его блокада «обрекает население на самые ужасные лишения, граничащие с голодом».

Неизвестно, прочитал ли Вильсон это письмо, но его перепечатали некоторые западные газеты, что было немалым успехом. В странах Европы, сильно пострадавших от войны, антибольшевистская интервенция вызывала массовое недовольство, особенно в левых кругах. Там и тут возникали комитеты солидарности с Россией (в Англии их организовывал сын Ротштейна Эндрю, ставший позже видным коммунистом). Хотя американцы тоже участвовали в интервенции, многие политики и бизнесмены в США выступали за переговоры с большевиками. Это проявилось и на Парижской конференции, где Вильсон и Ллойд Джордж предложили созвать на Принцевых островах близ Константинополя специальную конференцию по России, пригласив туда враждующие стороны Гражданской войны. Это событие последовало за письмом Литвинова и заставило американцев обратиться к советским представителям в Европе, которых было тогда только двое – Литвинов и Воровский.

Для переговоров с ними в Стокгольм 10 января 1919 года прибыл атташе посольства США в Лондоне, знакомый Литвинова Уильям Баклер. Он пытался выяснить, готово ли Советское правительство участвовать в конференции, но уже 14-го Литвинов передал в Москву радиограмму: «В ответ на предложение Великобритании о том, чтобы все правительства, образовавшиеся в России, включая Советское правительство, были приглашены заключить перемирие и послать представителей на мирную конференцию, Пишон[209] заявляет, что французское правительство не может одобрить это предложение, оставляющее без внимания принципы, на которых основана политика Франции и ее союзников в России»[210]. Французы с их непримиримой позицией помешали созыву конференции, но переговоры с Баклером продолжались.

В это время шведские власти – явно под давлением британских правых, недовольных оппортунизмом их либерального премьера, – решили выслать из страны всех советских дипломатов. 21 января Воровский направил шведскому МИД ноту, прося оставить Литвинова для переговоров с представителем США, но в этом было отказано. Сотрудники полпредства 30 января покинули Стокгольм в пломбированном вагоне, чтобы избежать новых домогательств финских властей. На перрон они вышли только в РСФСР. По воспоминаниям Р. Зарецкой, «Литвинов, глядя на своих уставших от тревог и необычного путешествия друзей, предложил поиграть в снежки. Скатал крепкий снежок и запустил его в советника полпредства, сбил с него шляпу. Тот обиделся, проворчал что-то насчет неудач и плохого настроения. Литвинов улыбнулся, громко сказал: «Товарищи, наступление продолжается!»[211]

Вудро Вильсон. (Из открытых источников)

Дэвид Ллойд Джордж. (Из открытых источников)

После его встречи с Баклером Госдепартамент США принял решение послать в Россию специального представителя – начальника отдела политической информации при американской делегации в Париже Уильяма Буллита[212]. 8 марта Чичерин и Литвинов встретили его в Петрограде и сопроводили в Москву, где принимали по первому разряду. В отчете о поездке Буллит писал: «Сведения о тяжком положении в России смехотворно преувеличены». Однако признал, что кормили его только икрой и черным хлебом – других продуктов в советской столице не было. 11 марта его принял Ленин, вручивший «сенсационные», по словам американца, предложения – остановить Гражданскую войну, оставив всем ее сторонам те территории, которые они контролируют. Ильич требовал дать ответ до 10 апреля, но Вильсон, занятый переговорами в Париже, передал решение вопроса «серому кардиналу» своей внешней политики Эдварду Хаузу. Тот вместе с Буллитом подготовил декларацию, следующую ленинским предложениям, но Франция и Англия отказались ее подписать.

Советская республика тогда находилась в еще более трудном положении, чем прежде. В ее руках осталась только центральная часть России – окраины были захвачены интервентами и националистами, а белые армии с трех сторон наступали на Москву и Петроград. На большевистской территории свирепствовали голод и эпидемии, а крестьяне, озлобленные насильственной конфискацией у них зерна, повсюду поднимали восстания. Западные державы надеялись в ближайшее время покончить с большевиками и не собирались с ними договариваться. Ленин же в отчаянии был готов подписать второй, еще более тяжелый Брестский мир, превращавший Россию в пазл из множества (Буллит насчитал 17) самостоятельных территорий. Литвинов утверждал, что именно он был автором ленинских предложений, о чем в 1947 году писал директору Института Маркса – Энгельса – Ленина В. Кружкову: «Насколько мне