Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Помимо несходства характеров, разногласия руководителей НКИД объяснялись присущей любому советскому (и не только) ведомству борьбой за власть и статус. В этой борьбе почти каждый из них, заняв руководящую должность, старался привлечь на работу старых знакомых, родственников, любовниц, которые в свою очередь начинали заниматься интригами и подсиживанием врагов своего «патрона». Места во внешнеполитическом ведомстве ценились особенно высоко, поскольку давали недоступную для других возможность ездить за границу и привозить оттуда качественные вещи, недоступные на родине, где часто и самые простые товары оказывались в дефиците.

Конечно, это не относится к первым советским годам, о которых идет речь, – тогда и госаппарат только создавался, и привилегии руководящих работников еще не оформились. Правда, руководители партии и правительства уже получали усиленный паек, имели охрану и служебные авто, но Литвинов тогда еще к ним не относился. Он чувствовал себя в Москве неуютно – о его революционных заслугах помнили немногие, на его «буржуйский» откормленный вид, пенсне и английский костюм на улицах смотрели косо. Его тянуло обратно на Запад, о чем прямо сказано в воспоминаниях: «Мне кажется, что я мог бы быть полезным за границей, следя там за развивающимися событиями и высматривая и используя возможности контакта и мирных переговоров с союзниками. Я излагаю эту мысль Ильичу, который полностью одобряет ее. Я должен попытаться пробраться в Копенгаген и засесть там под видом торгового представителя Советского правительства»[201].

Чичерин и Литвинов в 1918 г. (РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 448)

Стоит отметить фразу о мирных переговорах – она написана гораздо позже, в начале 30-х, но дает представление и о более ранних настроениях автора. Тогда в Германии как раз произошла революция, похоронившая Брестский мир, и многие большевики, включая Ленина, надеялись, что она перекинется на всю Европу и не только. Но Литвинов, хорошо (в отличие от коллег по партии) знакомый с западным обществом, уже понимал, что никакой революции ни в Англии, ни в Швейцарии не будет, да и в Германии она окажется совсем не такой, как мечтали в Москве. Поэтому стоит – по крайней мере временно – перестать раздувать мировой пожар и начать переговоры. Возможно, об этом он сказал Ленину при встрече, чем неминуемо должен был вызвать раздражение вождя. Иначе трудно объяснить скупо упоминаемую мемуаристами неприязнь к нему Ильича, о которой пишет, например, Г. Соломон: «Я отдавал дань стойкости и выдержанности Литвинова и его самопожертвованию. Ленин, однако, все время саркастически морщился.

– Да, конечно, вы правы… и стойкость, и выдержка, – сказал он. – Но, знаете ли, ведь это все качества хорошего спекулянта и игрока, – они ведь тоже подчас идут на самопожертвование, это все качества умного и ловкого еврея-коробейника, но никак не крупного биржевого дельца, а в его преданность революции я и на грош не верю и просто считаю его прожженной бестией, но действительно артистом в этих делах, хотя и мелким до глупости… И я вам скажу просто и откровенно: из Литвинова никогда не выйдет крупного деятеля – он будет гоняться за миллионами, но по дороге застрянет из-за двугривенного. И он готов всякого продать. Одним словом, – вдруг с бесконечным раздражением закончил он, – это мелкая тварь, ну и черт с ним!»[202]

Гостиница «Метрополь». (Из открытых источников)

Слова Соломона, сочинения которого полны выдумок, тоже надо воспринимать скептически. Но нечто подобное, хоть и более мягко, о Литвинове говорили и другие видные партийцы. Вот что ответил Троцкий на вопросы о нем американского журналиста Чарльза Маламута в 1937 году: «С Литвиновым я встретился впервые осенью 1902 года в Цюрихе, где он временно заведовал экспедицией «Искры». Он показался мне тогда больше дельцом, т. к. вел конторские книги (не бог весть какие), надписывал адреса и пр. Но и помимо этого в нём было нечто деляческое. Мне показалось также, что он был недоволен своей работой, как слишком технической и маленькой. Может быть, это было ошибочное впечатление. <…> Литвинов, насколько помню, никогда никаких статей не писал и в публичных прениях не участвовал. Своеобразным и в своем роде недурным оратором (хотя с ужасной дикцией) он стал уже в процессе своей дипломатической карьеры»[203]. Конечно, Троцкому как адепту мировой революции стремление Литвинова к миру с буржуазией не могло импонировать не только в 1918 году, но и гораздо позже.

Вацлав Воровский. (Из открытых источников)

Мандат СНК на поездку в Данию был выписан Литвинову 14 декабря 1918 года. Это было в разгар блокады, устроенной западными странами Советской России, и путешествие оказалось трудным и опасным: «Заручившись мандатом от Нар. Комиссара Торговли и Промышленности Красина, я обращаюсь за визой к застрявшему в Петрограде датскому посланнику Скавениусу. Тот неохотно, после долгих колебаний, все же визу дает. Еле успеваю попасть на последний перед закрытием навигации отходящий из Ленинграда шведский пароход. В пути финны требуют захода парохода в Гельсингфорс, где они снимают меня и еще одного советского гражданина, анархиста. Мотивировка: Финляндия находится в состоянии войны с Россией, и мы взяты в плен. После энергичного вмешательства капитана, козырявшего шведским флагом парохода, пленные после проведенного в полиции целого дня освобождаются и вновь водворяются на пароходе для дальнейшего плавания»[204].

Швеция с ее нейтральным статусом еще держала у себя советского представителя Воровского, но давление Антанты в любой момент могло привести к его высылке. К тому же советские дипломаты нервничали: в Стокгольме объявились белогвардейцы из «Лиги убийц», грозившие смертью всем «красным» и действительно убившие трех человек. Правда, жертвы не имели к большевикам никакого отношения, целью их убийства был грабеж, а главарь организации, «казачий полковник Хаджи-Лаше», он же писатель-черкес Кази-бек Ахметуков и инженер Григорий Эттингер, был самозванцем с явными психическими отклонениями. Воровский написал о «Лиге» памфлет «В мире мерзости запустения», ставший основой для романа А. Толстого «Эмигранты». Уже после отъезда советской миссии из Стокгольма бандиты получили солидные сроки, а «полковник» умер в тюрьме.

Удостоверение о назначении Литвинова уполномоченным по закупке товаров в Скандинавских странах. 15 ноября 1918 г. (АВП РФ. Ф. 05. Оп. 1. П. 177 Д. 11. Л. 1)

Литвинов «Лиги убийц» не слишком боялся и к тому же не собирался задерживаться в Швеции надолго. Прибыв туда со своим секретарем Розалией Зарецкой[205] 19 декабря, он тут же попытался уехать в