Письма из Египта - Люси Дафф Гордон

Я получил ваши приветственные письма от 15 и 25 декабря в понедельник, к моей великой радости, но был очень огорчён, узнав о смерти Томаса, а ещё больше — узнав от Джанет, что Теккерей и миссис Элисон умерли. Она умерла в то утро, когда я покидал Каир, так что её последним поступком было то, что накануне вечером она отправила мне на корабль сладости. Бедняжка, её доброта и терпение были очень трогательны. У нас была неделя пронизывающих ветров, и вчера я остался в постели, к большому удивлению маленькой девочки Мустафы, которая пришла навестить меня. Сегодня снова было красиво, и я сел на пони старого Мустафы и поскакал с ним по его ферме, а на обед мы ели вкусную сметану и фатиру в соседней деревне, к большому удовольствию феллахов. Это было более библейски, чем когда-либо; все эти люди были родственниками Мустафы, и видеть Сиди Омара, главу семьи, и «молодых людей, возвращающихся с полей», и «отары, стада, верблюдов и ослов» было похоже на прекрасную мечту. Все эти люди были благородного происхождения, и здесь хранился своего рода «боевой список» родословных благородных арабов, пришедших с Амром — первым арабским завоевателем и помощником Омара. Ни один из этих смуглых мужчин, у которых нет второй рубашки, не отдал бы свою смуглую дочь величайшему турецкому паше. Эта деревенская знать гораздо интереснее для меня, чем горожане, хотя Омар, который сам настоящий кокни и гордится своей «деликатностью», морщит нос при виде их нищенской гордости, как лондонцы морщили нос при виде босоногих горцев. Атмосфера полного равенства — за исключением уважения, которое полагается главе клана, — с которым жители деревни обращались к Мустафе и которое он в полной мере им возвращал, делала всё это очень по-джентльменски. Они не так легко поддаются на уловки и гораздо более мужественны, чем жители Каира. Я уже знаком со всеми «местными семьями», живущими в Луксоре. Назир (судья) — очень приятный человек, а мой шейх Юсуф, в чьих жилах течёт благородная кровь (он потомок самого Абу-ль-Хаджаджа), просто очарователен. Здесь, в качестве австрийского консула, есть умный маленький немец, который хорошо рисует. Я зашёл к нему домой и был поражён, услышав, как красивый арабский мальчик, его слуга, спрашивает: «Принести вам кофе?» Что дальше? Все они без ума от изучения языков, и Мустафа умоляет меня и Салли научить его маленькую дочку Зейнеб английскому.

Пятница, 22го. — Вчера я поехал в Карнак, а сай Мустафы бежал рядом со мной. Великолепное жаркое солнце и восхитительный воздух. Когда я слышал, как сай болтает без умолку, а его язык бегает так же быстро, как и ноги, я завидовал его лёгким. Мустафа присоединился ко мне и стал уговаривать меня пойти навестить могилу шейха ради моего здоровья, так как он и шейх Юсуф хотели прочитать за меня фатву, но я не должен был пить вино за ужином. Я немного замялся из-за разницы в религии, но подошедший шейх Юсуф сказал, что, по его мнению, я поклоняюсь Богу, а не камням, и что искренние молитвы хороши везде. Очевидно, что если бы я продолжал отказываться, то на меня бы ополчились фанатики. Поэтому вечером я пошёл с Мустафой. Это было очень любопытное зрелище: маленький купол, освещённый таким количеством масла, какое могла позволить себе мечеть, и гробницы Абу-ль-Хаджаджа и трёх его сыновей. Великолепный старик, похожий на самого отца Авраама, одетый в белое, сидел на ковре у подножия гробницы; он был главой семьи Абу-ль-Хаджаджа. Он усадил меня рядом с собой и был чрезвычайно вежлив. тарабукеНесколько мужчин сидели в дальнем конце площадки, повернувшись лицом к кибле, и играли на для развлечения покойного шейха. вечеринкеВсе разговаривали; на самом деле это была Затем пришли назир, кади, турок, путешествовавший по делам правительства, и несколько других джентльменов, которые, поцеловав руку старому шейху, сели вокруг нас. фатутарабуке (что-то вроде маленького барабана, натянутого на глиняную посуду, который издаёт особый звук), бубен без колокольчиков и маленькие звенящие тарелочки, которые надеваются на большой и указательный пальцы (кроталес), и распевали песни в честь Мухаммеда и стихи из Псалмов. Я вернул его и сказал: «Господь наш вознаградит тебя и всех людей за доброту к чужеземцам», что сочли очень уместным ответом. После этого мы ушли, и достойный Назир пошёл со мной домой, чтобы выкурить трубку, выпить шербета и поговорить о своей жене и восьми детях, которые все живут в Фум-эль-Бахра, кроме двух мальчиков, которые учатся в школе в Каире. Государственные должности настолько ненадёжны, что не стоит переводить их сюда, так как расходы будут слишком велики при зарплате в 15 фунтов в месяц, а возможность отозвать их в любой момент есть. В Каире или Нижнем Египте христианину вообще невозможно было бы войти в гробницу шейха, особенно в день его рождения и в пятницу вечером.

Пятница, 29 января. — Я была слишком больна, чтобы писать всю эту неделю, но сегодня закончу это письмо, чтобы отправить его на лодке леди Герберт. Последняя неделя была очень холодной, температура опускалась до 59° и 60°, дул пронизывающий ветер и светило яркое солнце. Я была вынуждена оставаться в постели три или четыре дня, так как, конечно, палаццо без дверей и окон, о которых можно было бы говорить, было очень трудно переносить, хотя это было гораздо лучше, чем лодка. Вчера и сегодня намного лучше, не так уж и теплее, но воздух другой.

Мулид (праздник) шейха завершился в прошлую субботу шествием, во время которого новое покрытие его гробницы и древнюю священную лодку несли на плечах мужчины. Казалось, что всё это вышло из царских гробниц, только было пыльным и потрёпанным, а не роскошным. Эти праздники в честь мёртвых похожи на те, о которых Геродот упоминает как о проводимых в честь «Того, чьё имя он не осмеливается назвать, — Того, кто спит в Филе», только имя изменено, а мумия отсутствует.

В течение двух недель все, у кого была лошадь и кто умел на ней ездить, приходили и «устраивали фантазию» каждый день за два часа до заката; и это было очень красиво. Местные жители демонстрируют свою благородную кровь в верховой езде. В последние три дня всех приезжих угощали хлебом и жареным мясом за счет жителей Луксора; каждый дом забивал овцу и пек хлеб. Поскольку я не мог этого сделать из-за нехватки слуг, я послал 100 пиастров (12 шиллингов) слугам Абу-ль-Хаджаджа в мечети, чтобы они оплатили масло, сожжённое у гробницы,