Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

фокстроты, и мы много танцевали. Играли в фанты и другие игры, и я даже устала, особенно после вечера дяди Миши, и не была весела, как обычно. Разошлись во втором часу ночи. За чаем говорили тосты и пили за меня с разными пожеланиями.

28 января. Между Катей и Мишей восстановились прежние хорошие отношения. Миша, как и раньше, проявляет к Кате свою любовь; Катя тоже стала больше уделять ему внимания. Теперь он стал больше ей нравиться, и недавно она меня уверяла, что он самый умный из мальчиков. Ей доставляет удовольствие его влюбленность, и она, кокетничая с ним и не отдавая себе отчета, играет его чувством. Чем все это кончится? Мне думается, что она даже не сознает, насколько эта игра опасна, как игра ребенка с огнем. Если она действительно любит Мишу, то я радуюсь за него, так как понимаю, что его чувство не мальчишеское увлечение, а настоящая большая любовь.

Мое увлечение Павлушей растет, я чувствую, как я меняюсь при его приходе, я становлюсь оживленнее, мои глаза загораются ярче, и я задаю себе вопрос: «Любит, не любит?» Вопрос древний, как мир. Самые разнообразные люди, в различные далекие эпохи с трепетом ждали ответа на этот вопрос, задумываясь над ним. Удачно ли мое чувство, и что оно принесет? Если окажется, что я для Павлуши безразлична и он меня не любит, я должна свое чувство погасить. Но какое это принесет мне страдание! Если же я встречу искреннюю и настоящую любовь, тогда передо мной встанет много неразрешенных вопросов. Прежде всего я должна учиться дальше. А насколько сильно он может меня любить? Ведь меня надо еще и понять. Я не так гармонична и имею свои недостатки, но сейчас все эти вопросы не имеют значения, и мне хочется видеть его чаще, быть к нему ближе. Если наше чувство сольется, как оно озарит рассвет нашей жизни! Пускай даже эти радости будут не вечны, как могут они быть прекрасны! От уверенности в победе я часто перехожу к сомнениям и порывам сердечной тоски, но и в этом для меня новом чувстве есть радость.

30 января. В одно из воскресений к нам приехала Тася Ксуареб, – племянница знакомой Марии Ивановны, – и Таня Залькиндсон[173] с Жоржем. Тася некрасивая, толстая, неразговорчивая, и занять ее трудно. Кате, как хозяйке, пришлось больше всех уделять ей внимания, а я была с Таней и Жоржем. Вечером пришли Миша и Павлуша. Оставшись с Тасей вдвоем, я только начала подыскивать подходящую тему для разговора, как в дверях увидела Павлушу, который знаками звал меня подойти к нему. Я подошла, и он мне сказал: «Идемте провожать на вокзал Таню и Жоржа!» – «А как же Катя? – спросила я. – Ведь она не может оставить Тасю и пойти с нами». – «Но ведь мы можем пойти и без нее». Я согласилась, и мы пошли; с нами пошел и Боря. Дорогой мальчики подсмеивались над Тасей, говоря, что подобного экземпляра им встречать не приходилось: мало того, что урод, но еще и «глупая мямля». «Вот вы тоже урод, – обратился ко мне Павлуша, – но все же на вас хоть смотреть приятно». – «Это уж слишком! Хотя это комплимент в вашем духе, но все же будьте осторожней», – заметила я. Когда мы вернулись домой, Катя, встретив нас, выразила свое неудовольствие и обиду, что мы ушли без нее. Вечером, взяв книгу, я долго читала, а потом Миша и Боря пришли и позвали меня играть в почту. Тася уехала с последним поездом.

1 февраля. Сегодня Катя и Боря уехали в Ленинград смотреть «Лебединое озеро»[174] вместе с Толей Лапшиным и Тасей. В этот вечер в нашей школе был концерт, и Павлуша зашел за мной. До школы он меня довез на извозчике. Там все время со мной были Пирогов и Руперт. Концерт был интересный, но мы с Павлушей до конца не остались и ушли немного раньше. Мы шли под руку по освещенной улице. Вечер был морозный, под ногами скрипел снег, и падали белые хлопья. Домой идти не хотелось, и мы сделали это лишь после прогулки до вокзала.

В столовой сидели Михаил Ефремович и бабушка, больше никого не было. Мы вошли в гостиную, Павлуша сел к пианино и начал играть, а потом пересел ко мне на диван, и мы, не замечая времени, говорили о многом. Павлуша был откровенней, чем обычно, мы разговаривали об искусстве, музыке и жизни. Он сказал: «Я до сих пор не могу вспоминать о своей глупости – об увлечении Катей. Ведь это было все несерьезно, а просто какое-то мальчишество. И как я сам себе смешон! Нужно ж было мне объясниться ей в любви, вовсе ее не любя». – «Но ведь вы тогда были увлечены ею, и это было искренне; и не удивительно, она ведь очень хорошенькая». – «Это все не то. Ведь я не знаю, способен ли я вообще любить по-настоящему». – «Тогда я вас не понимаю. Как вы могли говорить ей о своей любви, не проверив себя. А если бы она ответила вам взаимностью, что тогда?» – «Пришлось бы объяснить, что это ошибка», – сказал он. – «Конечно, ошибаться можно, – заметила я. – Но вы понимаете, что чувством играть опасно, можно навсегда убить настоящую любовь, которая в жизни бывает так редко». – «Да, но я думаю, что сердце Кати ранить трудно, я слишком хорошо ее знаю, – добавил он. – Вообще я больше склонен к жизни холостяцкой».

Мы замолчали. «Я совсем не понимаю желания Кати поступить в морской техникум. Что это за фантазия?» – сказала я. – «Я уверен также, что из ее дальнейшего учения ничего не выйдет, это все одни слова. Очень многие, кто даже не так хорошо ее знает, говорят, что она рано выйдет замуж, и я с этим согласен», – улыбаясь, сказал он. – «А вот я не выйду замуж совсем». – «Нет, вы выйдете тоже, но только не так скоро, ко времени окончания ВУЗа», – улыбнулся Павлуша. – «Но почему вы так думаете?» – спросила я, смеясь. – «Это так я думаю по моим соображениям. Вот если Катя рано не выйдет замуж, то совсем не выйдет, или выйдет неудачно». – «Но почему вы так говорите? У нее есть все данные быть счастливой». – «Это потому, что с годами ее успех уменьшится. Ведь сейчас вся ее прелесть в том, что ей 16 лет, а когда эти годы пройдут, многое, что теперь так привлекает в ней, не будет интересным». – «Я непременно приеду на Катину