Моя история - Джоан Лесли Мэлоун

хаос. Я ненавидел оставлять позади покой и снова чувствовать ощутимое напряжение. Возвращаться туда было как надевать чешущийся, плохо сидящий свитер, из которого я вырос.

В конце концов я начал придумывать оправдания, почему я не могу приехать в Барнехерст на выходные: у нового друга вечеринка, на работе нужна помощь, или я плохо себя чувствую. Я все еще навещал его, но промежутки между визитами становились все длиннее, и даже тогда я ограничивал время своего пребывания, приезжая в субботу утром и уезжая около 2 часов дня в воскресенье. Напротив, я с нетерпением ждал вечеров в будни, когда я мог провести время с Сьюэллами и вернуться домой к домашнему ужину.

Когда я говорю «ужин», я должен сказать «пир», потому что еда подавалась из одной из тех шкафчиков для подогрева еды и тарелок Belling, которые мне казались совершенно излишними. У них также были пудинги — у нас дома мы никогда не ели пудинги. Самым забавным воспоминанием, по-моему, является случай, когда я наблюдал, как их младший сын Джеймс готовил салат... и я был в ужасе.

Он взял авокадо, очистил его, удалил косточку и начал нарезать.

«Что... что ты делаешь?!» — воскликнул я.

Джеймс выглядел озадаченным, вероятно, потому что ответ был очевиден.

«Почему ты это выкладываешь на стол?!»

«Это авокадо, Джо».

«Я знаю, что это такое — это для лица, а не для еды!»

Джеймс не мог перестать смеяться. Когда я об этом вспоминаю, наверное, я видела авокадо в салатах в гастрономе, но в тот момент я видела только ингредиент для маски для лица, который нужно смешивать с сандаловым деревом, а не с листьями салата и помидорами.

Через шесть месяцев мама и Трейси последовали за мной в Лондон. Мама наконец решила уйти от папы. «Я больше не могу, — сказала она мне по телефону. — Я не могу так жить — он никогда не изменится». Эмоционально истощенная, она уже сняла квартиру у клиента в Холланд-парке.

Конечно, я сразу подумала о папе. Я не могла вынести мысли, что он останется один. «Я буду в порядке, дорогая», — сказал он, когда я позвонила, но это было типично для него — говорить мне то, что я хотела услышать, то, что он должен был сказать. По иронии судьбы, теперь я стала чаще ездить домой на выходные, потому что кто-то должен был за ним присматривать. Но его дни в основном протекали так же, как и раньше: он по-прежнему работал в English Heritage, по-прежнему рисовал, по-прежнему играл в покер. Он продолжал жить своей непредсказуемой жизнью.

Правда, которую он никогда не признал бы и не показал, заключалась в том, что мама была его опорой, и без нее он был потерян. В действительности, в последующие недели она тоже не могла полностью обойтись без него — папа регулярно навещал ее по новому адресу в Эрли-Гарденс. Она сняла подвал в пятиэтажном доме, достаточно большой для нее и Трейси. Необычная планировка — чтобы попасть в гостиную, нужно было проходить через спальню — позволяла им жить в задней части дома, а переднюю часть использовать как кабинет для работы. Трейси поступила в католическую школу, а мама в полной мере воспользовалась преимуществами городского расположения, заполнив свой день дополнительными встречами.

Благодаря близости мы стали чаще видеться. В Эйрли-Гарденс не было воспоминаний или напряженности, от которых нужно было уходить, и мама казалась бодрой, наслаждаясь новой жизнью. Однажды в выходные я заметил припаркованный спортивный автомобиль — синий двухдверный купе Honda Prelude. Я подумала, что это машина новой клиентки « », но когда зашла в дом, услышала, как мама рассказывает сестре о «Эмми» — так она назвала свою новую машину. Ее экстравагантный вкус не был для меня сюрпризом, но это казалось чрезмерным даже для нее — новая машина должна была стоить около 9000 фунтов. Я была озадачена. Я знала, что у нее все хорошо, но не настолько. В течение следующих нескольких недель она также покупала дорогую новую одежду и обувь, тратя деньги, как будто завтра не наступит, и причем в Harrods. Я замечала лежащие повсюду зеленые и золотые сумки и боялась представить себе ценники. Не могу сказать, что это меня не беспокоило, но я решила, что она заслуживает наслаждаться своей новообретенной свободой, полагая, что у нее есть сбережения. К тому же, это больше не было моим делом, поэтому я сказала себе, что не буду об этом беспокоиться.

Я стала чаще ходить на службы в церковь Святой Троицы в Бромптоне, стремясь узнать больше о Боге, Библии и христианской вере. Однажды в воскресенье викарий Дэвид Уотсон говорил о важности библейских школ, упоминая их сплоченные сообщества и волонтерские программы, не говоря уже о дипломах по религиоведению, которые получали все учащиеся. Я не завела друзей в Лондоне и, конечно, не была частью яркой молодежной культуры столицы — я не ходила в пабы, клубы или на концерты, — поэтому мысль о вхождении в готовое сообщество единомышленников показалась мне привлекательной.

Я поступил в библейскую школу в красивой церкви Кеннингтон, недалеко от станции метро Oval, где около шестидесяти человек разного возраста собирались три раза в неделю, с 18 до 21 часа. Это было огромное обязательство, но по окончании двухлетнего курса я получил диплом — единственную квалификацию, которую я когда-либо получил.

В первый вечер я поняла, что это место будет вдохновлять меня, когда мы читали Священное Писание, обсуждали, как Библия применима к повседневной жизни , и размышляли о том, как определенные смыслы помогают нам в нашей собственной жизни. В последующие недели я также стал гораздо больше участвовать в жизни общины, будь то волонтерская работа по мытью посуды в ресторанах, сбор мусора или работа в рамках кампании «Кризис на Рождество», чтобы помочь накормить и одеть бездомных — на этот раз я не мог попасть в беду за то, что дал бродяге бутерброд!

Между работой, библейской школой и волонтерскими программами у меня не было времени на что-то еще, и я очень строго следовал правильному пути, во многом благодаря своей новой вере.

Что касается моих убеждений, то у меня не было какого-то внезапного озарения; это было что-то, что развивалось постепенно. Чем ближе ты к чему-то, тем больше чувствуешь его близость, и именно так я ощущала Бога: как слабый голос вдали, который становился все громче, пока не стал ясным и четким. До сих пор вера остается важной