Есенин vs Маяковский. Поэтическая дуэль - Мария Андреевна Степанова

Как о ком-то погибшем, живом.

Что он видел, верблюд кирпичный,

В завывании дождевом?

Видно, видел он дальние страны,

Сон другой и цветущей поры,

Золотые пески Афганистана

И стеклянную хмарь Бухары.

Ах, и я эти страны знаю —

Сам немалый прошел там путь.

Только ближе к родимому краю

Мне б хотелось теперь повернуть.

Но угасла та нежная дрема,

Все истлело в дыму голубом.

Мир тебе – полевая солома,

Мир тебе – деревянный дом![251]

И Есенин, и Маяковский впоследствии делятся своими впечатлениями. «Но Запад и заокеанские страны ему не понравились. Вернее, он сам не хотел, чтобы все это, виденное им впервые, понравилось ему. Безграничная, порой слепая, есенинская любовь к России как бы запрещала ему влюбляться. “А, знаешь, здесь, пожалуй, все лучше, больше, грандиознее… Впрочем, нет! – давит. Деревья подстриженные, и птахе зарыться некуда; улицы, только и знай, что моют, и плюнуть некуда…”»[252]

Однако оба поэта интересовались зарубежным искусством, прежде всего – литературой. Есенин в это время размышляет о творчестве А. де Мюссе, Э. По, посещает музей И. В. Гете в Веймаре, а также музей Ф. Листа. Маяковский, находясь в Париже, мечтал познакомиться А. Франсом и А. Барбюсом. Но удалось только с поэтом-дадаистом Жаном Кокто. Особое внимание Маяковский уделяет живописи, сам будучи талантливым художником. Париж всегда был одним из главных городов для людей искусства, столицей мировой живописи. Неслучайно Маяковский признавался, что в Париж он «въезжал с трепетом…»[253]. В Париже он посещает мастерские ряда художников, в том числе Пабло Пикассо.

Пикассо – фигура, объединяющая Есенина и Маяковского. Оба поэта с огромным интересом относились к творчеству этого художника.

Маяковский, как известно, с детства занимался рисованием, а выйдя из Бутырской тюрьмы, мечтал стать художником, полагая, что как поэт недостаточно талантлив. Маяковский занимался в студии художника П. Келина, в Училище живописи, ваяния и зодчества. В поэзию Маяковский пришел именно как живописец. М. И. Цветаева в статье «Эпос и лирика современной России» отмечала, что в ранних стихах Маяковского виден зоркий глаз художника. А В. Шкловский в книге о Маяковском замечал: «Он работал в стихах методами тогдашней живописи»[254].

Очень важно и то, что кубофутуризм как направление утверждал себя в тесной связи с изобразительным искусством. Многие поэты-футуристы одновременно были и художниками: Д. Бурлюк, Е. Гуро, А. Кручёных, В. Каменский. «Хочу, чтобы слово смело пошло за живописью», – писал Велимир Хлебников.

Поэты и художники уделяли в первую очередь внимание форме, экспериментировали с выявлением художественных возможностей «чистой формы», материальности предмета и материальности слова. Вероятно, с творчеством Пикассо Маяковский впервые познакомился через Д. Бурлюка, который во время поэтических выступлений и лекций говорил о «гениальном Пикассо» и демонстрировал его картину «Скрипка», желая объяснить принципы футуристической эстетики. Лично Маяковский и Пикассо встретились во Франции в 1922 году. Русский поэт очень ценил творческие поиски французско-испанского художника. Вениамин Левин вспоминал свою беседу с Маяковским об искусстве. «Кто же вам нравится?» – спросил Левин поэта. «Пикассо, Брак», – отвечал Маяковский. «Первая мастерская, в которую нужно пойти в Париже, это, конечно, мастерская Пикассо. Это самый большой живописец и по своему размаху, и по значению, которое он имеет в мировой живописи»[255].

Иван Грузинов, летописец художественных и литературных пристрастий Есенина, писал о 1921 годе: «Мы несколько раз посетили с Есениным музей новой европейской живописи: бывшие собрания Щукина и Морозова. Больше всего его занимал Пикассо. Есенин достал откуда-то книгу о Пикассо на немецком языке, со множеством репродукций с работ Пикассо»[256]. То же самое подтверждал Илья Эренбург: «Есенин меня удивил: заговорил о живописи; недавно он смотрел коллекцию Щукина, его заинтересовал Пикассо»[257].

Однако Маяковский, помимо искусства, особенно интересовался техническими достижениями. В Париже он посетил «колоссальный», по его словам, аэродром Бурже; во время пребывания в Америке восхищается вокзалом: «По урбанистическому ощущению, нью-йоркские вокзалы – один из самых гордых видов мира», поражается, что в Нью-Йорке не экономят электричество, что рекламные щиты горят круглосуточно.

У Сергея Есенина было сложное отношение к Европе и Америке. Своими впечатлениями поэт поделился в очерке «Железный Миргород». В этом очерке встречаются отсылки – скрытые и явные – к текстам Маяковского, с которым Есенин вступает в диалог или полемику. Как считают комментаторы полного собрания сочинений С. А. Есенина, цикл статей Маяковского о Париже стал для Есенина «одним из побудительных мотивов к созданию собственных путевых заметок»[258].

Прежде всего, говоря об Америке, Есенин вспоминает произведения Маяковского, а именно, «150000000»: «До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке! Разве можно выразить эту железную и гранитную мощь словами?! Это поэма без слов. Рассказать ее будет ничтожно. Милые, глупые, смешные российские доморощенные урбанисты и электрификаторы в поэзии! Ваши “кузницы” и ваши “лефы” как Тула перед Берлином или Парижем»[259]. Вариант очерка до исправления редактором содержал в себе аллюзии на поэму Маяковского, над которой Есенин иронизировал.

В очерке «Железный Миргород», с одной стороны, Есенин отдает дань техническому прогрессу, ему больно за русского человека, живущего в нищете: «Я разлюбил нищую Россию»[260], «На наших улицах слишком темно, чтобы понять, что такое электрический свет Бродвея. Мы привыкли жить под светом луны…»[261]; «Вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги…»[262].

Но, несмотря на это, Есенин и Маяковский солидарны в одном – они пишут об оскудении духа, об отсутствии культуры в ее глубинном значении: «Та громадная культура машин, которая создала славу Америке, есть только результат творцов и ничуть не похожа на органическое выявление гения народа»[263] (С. Есенин). И Есенин, и Маяковский пишут о страшной власти доллара над человеком, подавлении духовного материальным: «Владычество доллара съело в них все стремление к каким-либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в “Business” и остального знать не желает. Искусство Америки на самой низшей ступени развития. Там до сих пор остается неразрешенным вопрос: нравственно или безнравственно поставить памятник Эдгару По»[264] (С. Есенин), «Бог – доллар, доллар – отец, доллар – дух святой. Путь, каким вы добыли ваши миллионы, безразличен в Америке. Все – «бизнес», дело, – все, что растит доллар. Получил проценты с разошедшейся поэмы – бизнес, обокрал, не поймали – тоже»[265] (В. Маяковский). Одновременно Маяковский