Есенин vs Маяковский. Поэтическая дуэль - Мария Андреевна Степанова

единственная вольность – упоминание деталей биографии Пушкина («Ты был повеса, / Как я сегодня хулиган»). Есенин сравнивает себя с Пушкиным и этим словно бы оправдывает себя, придавая глубокий смысл своему хулиганству. Друзья поэта отмечали подобное и в его биографии. Когда кто-нибудь пенял ему, выговаривая за неординарные поступки, он спокойно парировал: «А вы знаете, как Шекспир и Пушкин хулиганили?» Стихотворение «Пушкину» было и пророчеством в своем роде: «степное пенье» Есенина «сумело бронзой прозвенеть» – в 1995 году на Тверском бульваре (территориально близко к нынешнему месту нахождения памятника Пушкину) был установлен памятник Сергею Есенину, которого еще его современники считали наследником пушкинской традиции. Шаганэ Тальян однажды обмолвилась: «Сергей Александрович, вы словно Пушкин XX века!», а во время похорон Есенина траурная процессия трижды обнесла гроб с телом поэта вокруг памятника Пушкину в знак того, что он был достойным преемником пушкинской славы.

Что касается Маяковского, то этого поэта до конца жизни несправедливо упрекали в неуважении к Пушкину. Одной из причин были знаменитые слова из манифеста футуристов: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности», а другой – его собственные стихи и эпатажные заявления: «А почему не атакован Пушкин? / А прочие генералы классики?»; «Маяковский заявил, что никогда не читает Пушкина, – только в детстве, когда заставляли. И никаких поэтов он никогда вообще не читает. Конечно, это была неправда…»[236] (Тамара Миклашевская-Красина). Массовый читатель принимал лозунги футуристов или некоторые высказывания самого Маяковского буквально, но имя Пушкина в данном случае было только символом. Маяковский выступал против канонизации Пушкина, и выступал по многим причинам.

Ориентация на образцы (даже самые высокие) сковывает авторскую свободу, мешает самовыражению, тормозит развитие искусства и языка. Каждая новая эпоха требует новых форм в искусстве, диктует новые темы. Поэт каждой эпохи говорит своим, неповторимым языком. Свежий, неординарный, «незатертый» взгляд позволяет увидеть Пушкина (и других классиков) с необычной, неожиданной стороны:

Я люблю вас,

                но живого,

                               а не мумию.

Навели

                  хрестоматийный глянец.

Взгляд на Пушкина с академических высот казался пошлым и устаревшим не только Маяковскому, но и его друзьям-футуристам: «Пушкинианцы, вот кто является истинными могильщиками поэзии. Оберегая Пушкина от нас, они превратили поэта в медного идола, попытались сделать из него литературные мощи, ученый гербарий»[237].

Очень интересно о связи Маяковского с Пушкиным писала М. И. Цветаева: «Самоохрана творчества. Чтобы не умереть – иногда – нужно убить (прежде всего – в себе). И вот Маяковский – на Пушкина. Своего по существу не врага, а союзника, самого современного поэта своего времени, такого же творца своей эпохи, как Маяковский – своей – и только потому врага, что его вылили в чугуне и этот чугун на поколения навалили. (Поэты, поэты, еще больше прижизненной славы бойтесь посмертных памятников и хрестоматий!) Крик не против Пушкина, а против его памятника»[238] («Поэт и время»). В той же работе Цветаева подчеркивала единство двух поэтов: «Пушкин с Маяковским бы сошлись, уже сошлись, никогда по существу и не расходились. Враждуют низы, горы – сходятся»[239]. В одном из писем Б. Л. Пастернаку (июль 1931 года) Цветаева называла Маяковского прямым наследником Пушкина (наряду с Пастернаком): «Думаю, что от Пушкина прямая кончается вилкой, вилами, один конец – ты, другой – Маяковский»[240].

Пушкинское место – Тверской бульвар связан с Маяковским не меньше, чем с Есениным. Знаменитый памятник Маяковский «оживляет» в стихотворении «Шутка, похожая на правду»:

Скушно Пушкину.

                         Чугунному ропщется.

Бульвар

                   хорош

                              пижонам холостым.

Пушкину

                  требуется

                          культурное общество,

а ему

                 подсунули

                      Страстной монастырь[241].

К 125‑летию Пушкина Маяковским было написано стихотворение «Юбилейное». Стихотворение – разговор с Пушкиным на равных. Лирический герой Маяковского ощущает себя в одном измерении с Пушкиным («У меня, да и у вас, в запасе вечность…»), не только его наследником, но и равным собеседником, равным – по пониманию назначения поэзии, взаимному знанию мук творчества («Но поэзия – пресволочнейшая штуковина»), осознанию трагического пути поэта, горечи неразделенной, безнадежной любви («Вот когда и горевать не в состоянии – это, Александр Сергеич, много тяжелей…»). В «Юбилейном» Маяковский словно вспоминает ворох обвинительных записок и нареканий по поводу Пушкина и оправдывается перед ним: «Александр Сергеич, да не слушайте ж вы их! Может, я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых». Как и для Сергея Есенина, Пушкин для Маяковского был главным мерилом собственного таланта: смотря в сторону Пушкина, он оценивает свои успехи в творчестве и только рядом с Пушкиным видит свое бессмертие – «После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пе, а я на эМ». Словно на суд Пушкина Маяковский выдвигает всех своих современников («Чересчур страна моя поэтами нища»), определяя свое исключительное положение:

Ну, Есенин.

                        мужиковствующих свора.

Смех!

                Коровою

                               в перчатках лаечных.

Раз послушаешь…

                                 но это ведь из хора!

Балалаечник![242]

Сергей Есенин на этот выпад Маяковского был глубоко обижен. Мгновенным ответом Есенина Маяковскому было стихотворение «На Кавказе» (сентябрь 1924). Примечательно, что оно написано в Грузии, в Тифлисе, то есть на родине Владимира Маяковского. Есенин воспевает, поэтизирует Кавказ, как священное место русской поэзии, с которым связаны рождение стихотворений, жизнь и смерть великих поэтов. Прежде чем приступить к критическому разбору современников, Есенин упоминает великих классиков и словно перед их немеркнущим светом, перед их трагической судьбой учиняет суд собратьям по перу.

Издревле русский наш Парнас

Тянуло к незнакомым странам,

И больше всех лишь ты, Кавказ,

Звенел загадочным туманом.

Здесь Пушкин в чувственном огне

Слагал душой своей опальной:

«Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной».

И Лермонтов, тоску леча,

Нам рассказал про Азамата,

Как он за лошадь Казбича

Давал сестру заместо злата.

За грусть и жёлчь в своем лице

Кипенья желтых рек достоин,

Он, как поэт и офицер,

Был пулей друга успокоен.

И Грибоедов здесь зарыт,

Как наша дань персидской хмари,

В подножии большой горы

Он спит под плач зурны и тари[243].

Таким образом, суд над Маяковским творится