Фальшивая наследница. Величайшая мошенница Позолоченного века - Энни Рид

будет обратиться к Ири Рейнольдсу. Беквит встречался с ним несколько раз. Рейнольдс тогда заверил его, что все в порядке [1]. Ценные бумаги Карнеги, хранящиеся в банке Wade Park, несомненно подлинные. Рейнольдс – крупный банкир, его слова наверняка подействуют на Миллера, если дело до этого дойдет.

Наконец, Леви Миллер вернул учетные книги на полку и положил ручку на стол. И объявил, что банк, как всегда, прошел проверку.

Как только инспектор покинул город, Беквит погасил взятый им самим временный кредит. Таким образом он скрыл пропажу 92 500 долларов с банковских счетов. Скоро Миссис Чедвик вернет деньги, а пока он выиграл еще немного времени. К счастью, никто в банке, кроме Артура Спира, ни о чем не догадывался [2].

Поддерживать аферу в действии оказалось сложнее, чем изначально предполагала Кэсси. Созданная ею конструкция требовала бдительного присмотра. Стоило ненадолго отвернуться, и она содрогалась под собственной тяжестью. Хитрость заключалась в том, чтобы предугадать, какие участки окажутся под наибольшим давлением еще до того, как они прогнутся.

Поддержка имиджа – ключевого элемента аферы – также требовала немалых усилий. Зимой 1903 года в Нью-Йорке разразился ужасный скандал. Генрих Конрид, генеральный директор Метрополитен-оперы, решил поставить оперу Рихарда Вагнера «Парсифаль» в полном объеме. Вагнер же написал это произведение специально для Байройтского Фестивального театра в Германии. Более 20 лет постановщики всего мира уважали волю композитора. А теперь взяли и нарушили. Вдова Вагнера была в ярости. Священнослужители возмущались тем, как в опере представлен Святой Грааль. В итоге постановке объявили бойкот, что означало одно: «Парсифаль» непременно станет сенсацией [3]. Кэсси просто обязана была увидеть представление своими глазами.

Билеты пришлось добывать с боем: они разошлись мигом на все 12 спектаклей, причем по немалой цене [4]. Но Кэсси все же сумела купить билеты для себя и нескольких друзей, и в конце года вся компания отправилась на ее автомобиле в Нью-Йорк.

Во время представления спутники Кэсси, сидевшие справа и слева от нее, восторженно глазели на роскошную багряно-золотую драпировку и арку в стиле «бозар», обрамляющую сцену. Некоторые украдкой косились на верхние ложи. Там, должно быть, восседали лучшие из лучших, crème de la crème[14]. Завтра ее друзья будут вовсю обсуждать модные наряды высшего света Нью-Йорка. Теперь они у нее в долгу. По Кливленду разнесется молва, что миссис Чедвик раздобыла билеты на главное событие сезона.

В то же время Беквит, в отличие от приятелей Кэсси, испытывал мало удовольствия. Он начинал беспокоиться. Хотя «беспокоиться», возможно, слишком мягко сказано. Количество морщин на лбу банкира увеличивалось после каждой его встречи с миссис Чедвик. Он говорил и двигался в лихорадочном исступлении, маленькие глазки были полны отчаяния и мольбы: надо что-то делать!

Рубеж года в Кливленде, как всегда, знаменовался арктическими ветрами и обильным снегопадом. Вместе со снегом поползли слухи о том, что Марка Ханну выдвинут кандидатом в президенты от Республиканской партии. Светский сезон шел как по маслу: балы, званые обеды, театр. Весело и утомительно. Сидя за письменным столом, Кэсси старательно выводила на бумаге подпись Эндрю Карнеги, вероятно, с нетерпением ожидая лета, когда общественных мероприятий станет значительно меньше.

Она уже решилась на следующий шаг. Если жизнь не подкинула вам козырей, нарисуйте их сами! В середине января 1904 года она снова встретилась с Беквитом. Начала с того, что у нее хорошие новости. Много лет назад отец подарил ей акции Каледонской железной дороги в Шотландии, а теперь хочет получить их обратно. В итоге они договорились, что в обмен на акции отец выдаст ей три своих личных векселя: два на 500 000 долларов и один на 250 000 долларов. Он подписал все три у нее на глазах.

Сохраняя внешнее спокойствие, Кэсси протянула Беквиту три листка. В каждом содержалось обещание выплатить миссис Чедвик указанную сумму через год после указанной даты (7 января 1904 года – по векселю на 250 000 долларов и 5 июня 1904 года – по обоим векселям на 500 000 долларов) под 5 % годовых[5]. Не говоря ни слова, Беквит принялся изучать ценные бумаги, скрупулезно, вплоть до подписи Стального Короля. Наконец он глубоко вздохнул. Взгляд, снова устремленный на Кэсси, заметно просветлел.

Чтобы окончательно развеять его беспокойство, она вручила банкиру два векселя Карнеги, на 250 000 долларов и на 500 000 долларов, в качестве гаранта ее платежеспособности. Беквит положил их в банковский сейф. Вот же дурак, снова попался на ту же удочку [6]!

Но не успела улечься пыль, как у ее порога столпились новые кредиторы, настырные, как сорняки на клумбах. Американский Валютный банк хотел получить обратно свои 28 808 долларов [7]. Х. Кларк Форд, поверенный Кэсси, договорился о более крупном кредите с руководством Оберлинского колледжа, и теперь оно требовало 75 000 долларов сверх тех 5000, которые она обещала внести в благотворительный фонд колледжа [8].

Миссис Чедвик читала всем проповеди о терпении: каждый получит желаемое, но только в том случае, если не будет совершать необдуманных поступков. Однако Беквит снова встревожился. В феврале и марте Кэсси совершила паломничество в Питтсбург. Френд и Хоффштот предоставили ей дополнительные займы на общую сумму 445 000 долларов – неплохой урожай для конца зимы [9].

Подумав, Кэсси пришла к выводу, что самое время одному из поверенных ее отца посетить город Оберлин. Конечно, на самом деле она не знала никого из юристов Эндрю Карнеги. Да и зачем? По мере необходимости Кэсси сама, словно алхимик, создавала векселя и трастовые соглашения Карнеги прямо из воздуха. И могла так же сотворить его поверенных.

С высоты пятого этажа все кажется намного доступнее. Из окна кабинета экс-губернатора Фрэнка С. Блэка Нью-Йорк походил на кукольный домик, а ньюйоркцы – на игрушечные фигурки. Можно, например, взять человечка в котелке на Бродвее, развернуть и переставить через две улицы: пусть шагает туда, куда и не помышлял отправляться еще утром за завтраком. С высоты пятого этажа нетрудно переделывать мир по собственному усмотрению…

Отвернувшись от окна, Кэсси посмотрела на мужчин, сидевших за столом напротив нее. Один из них был сам экс-губернатор Блэк, второй – судья Олкотт. Именно судья, а не мистер Олкотт или Уильям: однажды полученное звание оставалось с человеком навсегда, как печеночное пятно на коже.

Экс-губернатор Блэк больше походил на ученого, чем на политика. Его вытянутое худощавое лицо и маленькие круглые очки больше подошли бы лектору, выступающему перед слушателями в дешевых твидовых костюмах. Зато судья Олкотт выглядел гораздо солиднее. Густые закрученные вверх усы занимали значительную