Жизнь как приключение, или Писатель в эмиграции - Константин Эрвантович Кеворкян

Лаврушинском переулке. Или едкий сарказм «Крестного хода в Курской губернии» с его бесконечной галереей типажей. Или «Крестного хода на Пасху»…

Неожиданно усмотрел на стене квартиры ссыльного социалиста портрет Шевченко (наряду с Чернышевским) в легендарном полотне «Не ждали». И свободомыслящие «Читатели газет в Неаполе» Кипренского, оказывается, до сих пор читают о Польше. А там, за их спиной, первые пароходы.

И обожаемый Павел Федотов с его крохотными панорамками человеческой комедии – вплоть до оброненной на пол вчерашней селедки в «Свежем кавалере», и розовый свет в «Радуге» Айвазовского, и облака пейзажей так рано умершего Фёдора Васильева, и гневный Салтыков-Щедрин, и красноносый Мусоргский…

Жаль украинских детей, возможно навсегда потерявших этот пласт культуры, к которой принадлежали и академик Российской академии художеств Тарас Шевченко, и чугуевец Илья Репин, и недолеченный в Харькове Михаил Врубель, и Архип Куинджи с его малороссийскими пейзажами.

Почему-то раньше не замечал большое полотно Михаила Нестерова. На берегу синего озера скопление людей. Впереди отрок Варфоломей, будущий Сергий Радонежский, а за ними идущие крестным ходом князья, цари, митрополиты, юродивые, воины, крестьяне, неузнаваемые и знаменитые, вплоть до Льва Толстого и Достоевского… Картина называется величественно «На Руси. Душа народа».

Душа народа – бессмертная Третьяковка.

Виноградники красного в Балаклаве

(по мотивам картины Ван Гога «Красные виноградники в Арле»)

В окрестностях Балаклавы собирают урожай винограда. Смуглые сборщицы и сборщики сбрасывают наполненные гроздьями корзины в железные бочки, эти бочки рабочие опрокидывают на огромные прицепы, и трудяги-трактора тянут их на винзаводы.

Кузова полны красных, янтарных, зеленоватых ягод, под своей тяжестью виноград сминается, и сок течёт прямо на дорогу. Хочется догнать трактор с его прицепом, подставить ведро и ловить проливающуюся драгоценную влагу. Но трактор скрывается в воротах винзавода, а за ним ещё один, и ещё.

С уходящих вдаль лиственных полос виноградников тащат всё новые корзины и бочки, чтобы безжалостно давить ягоды и обращать их в красное, белое, розовое вино. Надо спешить: уж скоро зелёная листва обратится «в багрец и золото», а потом, обессиленная, упадёт на землю. И возродится вином нового урожая.

А хорошее вино – это веселье. Вспомнилось, как в Харькове ко мне приехал московский кинорежиссер со спутницей. На даче она переобулась: сняла обувь на высоком каблуке да забыла. Когда они с режиссёром вернулись за туфельками назад, было уже поздно. Мы их сервировали, подали к столу и пили из тех туфелек игристое вино: опыт имелся, кому-то дарили фаршированные туфли 42 размера. И ещё, помнится, отмечали «День Сырка», преподнесли другу на день рождения ящик плавленых сырков «Дружба», и снова веселились…

О чем это мы? Ах, да! Вино напиток достойный не только богов, но и людей. Прохладное, слегка терпкое, с острым сыром, каплей мёда и фруктами – например, местными сочными персиками. И добрая компания, и утомившись от собственных слов, благосклонно слушать собеседника.

Вот и сейчас смотрю на эти полные винограда кузова, вспоминаю те дамские туфельки и философской мыслью поднимаюсь всё выше: очаровательные ножки, колени… Черт-те знает, о чем думаю!.. Песнь о Балаклаве

Согласно поэту Гомеру, «лестригоны» – великаны-людоеды, напавшие на Одиссея и его спутников якобы в этих местах. Согласно писателю Куприну, «листригоны» – жители Балаклавы, о жизни которых он сочинил целую книгу, точнее, цикл из восьми рассказов, увековечивших скромную рыбацкую деревушку в великой русской литературе.

Балаклава построена на море, живёт с моря и морем богатеет. Уникальная бухта, аналогичная знаменитым норвежским фьордам, делает изгиб, защищая прибрежные постройки от волн. Потому изящные здания стоят прямо на берегу, не боясь штормов. А над ними ещё оставшаяся от греческого населения старинная церковь, в ограде которой надгробия хранят имена давешних Илиадисов и Попандопуло.

На набережной идёт бойкая торговля сувенирами, и хотя на майках нарисован Путин, а на бескозырках написано «Севастополь», есть в Балаклаве что-то не наше, нечто с полотен Альбера Марке с его бесконечными рыбацкими лодками. Или от Венеции с суетой Гранд-канала, когда в хаосе морского движения в узком проливе толкутся десятки гондол и катеров.

В Балаклаве мало пляжей, а потому десятки людей каждое утро морским путём отправляются на близлежащие места отдыха – Золотой и Серебряный пляжи, Василёву бухту или дикий «Инжир». Некоторые, не мудрствуя лукаво, выходят прямо в отрытое море и там уже купаются или ловят рыбу. Многие кораблики оборудованы мангалами, и над морем стелется сочный шашлычный дух, густой, как дымовая завеса эсминца. Вскарабкиваешься после восторга уединённого плавания на борт, а тебя уже встречает приготовленный капитаном или его помощником ароматный шашлык. Запиваешь горячее мясо прохладным сухим вином и в этот момент понимаешь, что абсолютно счастлив.

Бирюзовая, прозрачная на многие метры вода, покарябанные временем горы, неторопливые рассказы бывалых листригонов. Капитаны матёрые, просоленные, как рыбины, их помощники – юркие и весёлые. Пассажиры-мужчины слушают, а женщины засматриваются. Рассказывают о прошлом Балаклавы, о нависающей над ней средневековой крепости Чембало, о пробитом в скале циклопическом тоннеле для подводных лодок, о затонувшем пароходе «Черный принц» с золотом для осаждавшей Севастополь английской армии. Достоверность рассказов весьма относительна, но поэтична – словно гекзаметр «Одиссеи». Одиссей, если верить очевидцам, тоже заплывал в эту гавань.

Однако лучше всего отправляться по выходу из бухты далеко влево, почти к мысу Ая, где хоть и нет пляжей, а скалы отвесны, но вода самая тихая и тёплая. Где кидаешься с борта прямо глубину живописного подводного мира. Чёрное море – это «море с открытыми глазами» (из-за его относительной пресности здесь можно нырять и ориентироваться под водой без маски и особых проблем для зрения). И, закупавшись, ты ещё долго не спешишь возвращаться назад к стоящему на якоре кораблику, и уже мечтаешь о таком же.

А на берегу дразнящая обоняние копчушка и свежие устрицы, а рядом корабли-рестораны, кафе-закусочные, дома и памятники. Один из них – небольшой, в человеческий рост – писателю Александру Ивановичу Куприну, воспевшему когда-то тихую рыбацкую деревушку Балаклаву…

Гомон на набережной стихает поздно – отщелканы все фото с царственными балаклавскими котами, доигрывают песни уличные музыканты, допивают местное знаменитое шампанское гуляки. И только в ночи слышно тихое перешёптывание и поскрипывание о причалы пришвартованных десятков катеров, лодочек и яхт. Они ждут восхода завтрашнего солнца и своих бессмертных листригонов.

Человек без маски

Что может быть лучше Крымской весны – не только в смысле воссоединения в 2014 году, а весны как времени года. В северных краях ещё лежит снег, а здесь припекает солнышко, цветёт миндаль и абрикос, летают шмели и прочая