«Человек, первым открывший Бродского Западу». Беседы с Джорджем Клайном - Синтия Л. Хэвен

варианты перевода не работают и в чем загвоздка. А эта работа может приносить такую же головокружительную радость, как и сознание того, что мне удалось с помощью Иосифа заметно улучшить мои несовершенные англоязычные версии его намного более заковыристых русских текстов.

В тот ранний период ваша совместная работа была очень гармоничной. Эллендея Проффер Тисли написала в книге «Бродский среди нас»: «В переводе для Иосифа было что-то мистическое» [94] . К тому времени Бродский узнал литературы многих стран именно через переводы, а вдобавок – эту тему мы с вами уже затрагивали – он и сам был переводчиком. Как протекала ваша совместная работа?

Он указывал на какую-то проблему. Он говорил: мол, вот эта строка не годится. Или вот это слово не подходит. Или указывал, что я не уловил иронии. Со строкой было что-то не в порядке, и я говорил: «Хорошо, я понимаю, что вы имеете в виду», и я переделывал эту строку, и тогда он ее одобрял. Могу привести конкретные примеры нескольких ситуаций. В некоторых случаях мы перебирали два или три варианта одной строки прежде, чем сообща остановиться на одном из них. Как минимум в одном случае мы описали круг: перебрали несколько строк, но в конце концов согласились, что первоначальный вариант – самый подходящий. С 1972 года вплоть до 1979-го, если не дольше, все шло как по маслу. Иосиф никогда не проявлял ни нетерпения, ни властности – до 1980‑х такого не случалось. В нескольких случаях он даже сам предложил приемлемые варианты. Когда мы работали над стихотворением «Второе Рождество на берегу незамерзающего Понта…», именно он предложил неточную рифму, которую я охотно одобрил, – «unfrozen/horizon»[95].

С другой стороны, у его стихотворения «На смерть Жукова» (1974) сложноустроенная концовка – она отсылает к стихотворению Державина на смерть Суворова «Снигирь» (1800). Особенно трудно передать на английском последние четыре строки. Иосиф написал и прислал мне вариант перевода, во всем несхожий с тем, который я ему то ли показал, то ли выслал почтой. Я счел его вариант абсолютно неприемлемым и сказал ему об этом прямо. В тот период он не стал настаивать на своем варианте. Не заявил: «Джордж, вы должны включить в перевод мои строки» по такой-то или по сякой-то причине.

Вы привели еще несколько конкретных примеров в своей статье «Сверка переводов Бродского» («Revising Brodsky»), включенной в книгу «Перевод поэзии: двойной лабиринт» («Translating Poetry: The Double Labyrinth»), которую составил ваш друг Дэниэл Уайссборт. Не могли бы вы поделиться одной из этих историй?

У нас было много мороки с двумя строфами из «Натюрморта». Я расскажу вам о работе над одной из строф. Стихотворение впервые было опубликовано в «Сетерди ревью» от 9 августа 1972 года, а затем включено в книгу «Selected». В оригинале схема рифмовки – АБАБ, но мы перевели все стихотворение по схеме XAYA, где X и Y – не рифмующиеся мужские окончания.

В первой строфе третьей части:

Кровь моя холодна.

Холод ее лютей

реки, промерзшей до дна.

Я не люблю людей.

My blood is very cold —

its cold is more withering

than iced-to-the-bottom streams.

People are not my thing.

Ему не понравилась строка с мужским окончанием с рифмой «withering/thing» – она шаталась, но главные нарекания у него вызвало вкрапление американского сленга 1960‑х – вариант «people are not my thing» (хотя, возможно, в этом конкретном стихотворении «thing» – обоснованный выбор). Если переводить оригинал буквально, сленгом и не пахнет: «Ia ne liubliú liudéi» – «I don’t like people».

Тогда я стал переделывать вторую строку и перенес в нее слово «than» из третьей. Затем я предложил несколько вариантов четвертой строки с неточными рифмами к «than». В том числе «I dislike everyone», «People I cannot stand» и «People don’t turn me on». Третий из них тоже попахивает 1960‑ми. Мне скорее нравился второй вариант, несмотря на слегка неуклюжую инверсию. Он звучал так:

My blood is very cold —

its cold is fiercer than

iced-to-the-bottom streams.

People I cannot stand.

Когда Иосиф забраковал это, я предложил вторую правку – гибридный вариант:

My blood is very cold —

its cold is more withering

than iced-to-the-bottom streams.

I dislike everyone.

Неточная рифма «withering/everyone» – какая-то сомнительная. В конце концов мы скрепя сердце вернулись, pis aller[96], к первоначальному варианту.

Стихотворение, о котором Бродский сожалел

В 2013 году, по случаю Национального месяца поэзии, издание «Нью-Йорк ревью оф букс» выложило в интернет стихи и статьи писателей, опубликованные на его страницах в прошлые годы. Среди авторов, на которых пал выбор, был и Иосиф Бродский. Первым стихотворением, опубликованным в этой серии, стала его «Elegy to W. H. Auden» («Элегия У. Х. Одену») – одно из первых стихотворений, написанных Бродским на английском. Далеко не лучшее его произведение.

Я не видел этого номера «Нью-Йорк ревью». То, что вы о нем сказали, вызывает у меня смешанные чувства. С одной стороны, я рад, что редакция уделила внимание Бродскому во времена, когда некоторые, похоже, о нем позабыли. С другой стороны, мне очень жаль, что редакция решила повторно опубликовать его «Elegy to W. H. Auden» 1973 года – то самое стихотворение, которое стало его первым серьезным опытом стихосложения на английском, то самое стихотворение, от которого он несколькими годами позже громогласно и публично отрекся. В качестве стихотворения на английском языке оно попросту не работает. Нехорошо. Меня удивило, что Энн Шеллберг – она дружила с Бродским и стояла за него горой, а теперь является душеприказчиком его литературного наследия – дала добро на эту публикацию. Ей лучше знать. Будем надеяться, что в следующий раз редакция повторно опубликует что-нибудь получше – стихотворение Иосифа «Elegy: For Robert Lowell» 1977 года или какое-нибудь из сносно переведенных стихотворений, опубликованных в те 12 лет после 1973 года. Мелкая придирка к вступительной статье в «Ревью»: «Watermark» – конечно же, не «сборник эссе», а отдельное пространное эссе, первоначально[97] озаглавленное «Набережная неисцелимых» – то есть «The embankment of the incurables».

В редакционной вступительной статье в «Ревью» сообщается, что поэзия Одена произвела большое впечатление на молодого Иосифа Бродского – а прочел он ее впервые