Только хорошее - Ольга Остроумова

Дунаев, а довольно постоянным партнером Лева Круглый. Именно партнером, не другом. Это уже после, когда он эмигрировал в Париж, у нас начались какие-то новые взаимоотношения. Но еще с Бронной и на всю жизнь осталась мне от Левы замечательная фраза: «Каждую роль надо копать на ту глубину, какая в ней есть. Не больше и не меньше. Больше — только хуже». Это очень помогает в профессии. А с Левкой у нас приключился забавный эпизод. Мы, то есть: Лева Круглый, Андрюша Мартынов, Марина Швыдкая и я играли в легка (такого на земле не бывает), но будет достойна и будет все время иметь перспективу (даже, когда общество-толпа-коллектив, как будто, и теряют перспективу)».

«…в силу многих причин (в том числе, и моего характера) для меня все больше на первый план моей жизни стал выходить вопрос такой: я должен во всех главных делах своей жизни быть ответственным персонально. Я употребляю это слово «персонально» вот в каком смысле: постепенно я убедился, что есть только три главные персоны, индивидуальности, конкретные личности — те, кто решают мою жизнь здесь и мое будущее (уже в том потустороннем мире) — это Бог, дьявол и я… Так я понимаю устройство жизни (ну, разумеется, не я один это так понимаю). Вероятно, в разные периоды истории для человека на первый план выходят те или иные стороны и вопросы устройства мира. Мне представляется, что сейчас для себя надо делать акцент вот на эту свою персональность. Понятие «персонализм» в христианстве — это не одиночество, не гордыня, не эгоизм, не объявление себя пупом всего, это понимание того, что Бог так устроил мир (зачем, почему, для чего — вопросы, на которые я не знаю ответа), что он ждет ответа от данного, конкретного, личностного человека. От персоны. <…> Я думаю, в наше время (в наше — особенно) надо иметь твердое мужество понять устройство мира. А в этом устройстве, среди прочих парадоксов, есть и такой: милосердие выше справедливости. <…>

Обо всем этом, конечно, в письмах не пишется. И я чуть затронул все эти вопросы только для одного: как жить в жизни и что делать в искусстве. Каковы ориентиры? Я думаю, что если ставить перед собой «последние» вопросы, то и ответ будет находиться. Вот хотя бы такой вопрос: как вести себя в страдании? Или: как вести себя, когда придет смерть (и если я буду при этом в сознании)? В жизни ответов не избежать. Но и в искусстве только такие вопросы важны, а все остальное (жанр, стиль, все, короче говоря, профессиональное) производно от тех вопросов…»

Вот еще такие уроки датированные 1992 годом достались мне от Левы Круглого. Потом он приезжал в Москву, мы с ним сделали очень интересное и глубокое интервью о христианстве и театре для журнала «Театральная жизнь». Общались, переписывались… мы как-то были близки по пониманию мира. Он, может быть, глубже, как бы изощрённее этот мир понимал, я — проще. Но в главном мы совпадали. И партнер он был хороший. По-моему, как актер — недооцененный критикой, а, может быть, неуспевший все, что хотел и мог сказать здесь, в русском театре. Но я с восхищением вспоминаю его Леонидика в «Моем бедном Марате» Арбузова, который когда-то Анатолий Васильевич Эфрос поставил в театре Ленинского Комсомола, еще не переименованного в Ленком. Лику играла, конечно, Ольга Михайловна Яковлева. Вечная муза и вечная любовь гениального режиссера…

На Бронной Яковлева была для меня Ольгой Михайловной. Я для нее — Олей. Кто-то побаивался приму, большинство лебезили перед ней. Я была независима. Может быть, поэтому у нас сложились ровные, и даже хорошие отношения. Когда не стало Эфроса, как только он умер, куда-то исчезли и все прихлебатели Яковлевой, которых всегда было навалом. Как будто бы и она умерла вместе с ним. Но это не так! Оля замечательная актриса, просто она его актриса. Яковлева написала удивительно честную и жесткую книгу об Анатолии Васильевиче. Я звонила ей, благодарила. Мы вообще теперь перезваниваемся, встречаемся. Когда можем, конечно, потому что — то я с внуком сижу, то у Ани Каменковой трубы на даче потекли…

Бог миловал — когда на Бронной началась вся эта заваруха с «выталкиванием» Эфроса, а в конце концов и Дунаева, я была беременна Мишкой, чувствовала себя плохо и ни на одном собрании «за» или «против» не смогла присутствовать. Вслед за Эфросом из театра стали увольняться актеры. Я снова подала Когану заявление об уходе. Он говорит: «Оля, подождите! Сейчас придет новый режиссер, что-то будет! Останьтесь, останьтесь еще!». А этим новым режиссером должен был стать Женя Лазарев, да он и проработал на Бронной какое-то время. Я вышла от Когана возмущенная: «Что же он обо мне думает, если этим хочет удержать!». Почему-то о Жене, как о режиссере, я была низкого мнения. А ведь не видела ни одного его спектакля. Заявление об уходе я все же подала не сразу, Лазарев успел прийти на Бронную. И вот как-то мы встретились случайно в Малом театре. Я шла в зале по проходу, разыскивая свое место, а навстречу он:

Ну, когда будем работать?

И я вдруг так жестко отвечаю:

— Никогда.

И прохожу мимо.

Иногда мне дети говорят: «Какая ты резкая бываешь!» я всегда удивляюсь. Но вот ведь правда, выскакивает из меня порой такое — просто жуткое. Как в этой истории с Женей.

Ну, в общем, я все-таки подала заявление, Коган его нехотя подписал и я ушла.

«ЧЕРНЫЕ МАШИНЫ И КАК Я БЫЛА ДЕПУТАТОМ»

Однажды, в театре на малой Бронной меня выбрали депутатом Краснопресненского райсовета. Не то чтобы я серьезно относилась к власти, но надеялась, что со своей узнаваемой после «Зорь» физиономией смогу сделать хоть что-то для людей. Ходила на заседания в Шмидтовском переулке, общалась, смотрела. И даже удалось «выбить» телефон для матери-одиночки из библиотеки ВТО… Еще я должна была «принимать население». По иронии судьбы — в «красном» уголке на первом этаже Булгаковского дома. И вот мой дебютный прием. Явилась я на него в белом костюмчике, который очень мне шел.

Стук в дверь:

— Можно?

— Да-да, прошу! Да-да-да.

Входит сильно пожилая женщина и говорит:

— Вы должны добиться, чтобы мне дали квартиру! Потому что я живу в коммуналке, а соседи меня ненавидят! В щи плюют, гадости всякие творят. И это после того, что я сделала для нашего государства!

— А что вы сделали?

— Ну как же! Вы еще