Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер
Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) читать книгу онлайн
Воспоминания видного киевского юриста А.А.Гольденвейзера о жизни в Киеве в 1917—1920 годах являются одним из важнейших источников по истории Украинской революции на Украине. Частично они были опубликованы в сборнике "Революция на Украине по мемуарам белых" (С.А.Алексеев, сост., Госиздат, Москва — Ленинград, 1930, репринтное воспроизведение: Изд-во полит.лит. Украины, Киев, 1990). На этот раз вниманию читателя предлагается полный текст воспоминаний, опубликованных в издававшемся И.В.Гессеном «Архиве русской революции» (текст датирован апрелем 1922 года), в том числе, главы, не включенные в советский сборник 1930 года: Глава IV "Большевики (февраль—август 1919 года), Глава V "Добровольцы (сентябрь—ноябрь 1919 года)", Глава VI "Большевики и поляки (декабрь 1919—июнь 1920)", Глава VII "Снова большевики (июль 1920—июль 1921)".
В качестве приложения в издание также включена не издававшаяся в СССР заключительная часть воспоминаний "Бегство" ("Архив русской революции", изд. И.В.Гессен, том XII, Берлин, 1923), описывающая побег автора и его жены из Киева в Германию в 1921 году.
Об авторе:
Алексей Александрович Гольденвейзер (1890—1979) — российский юрист, писатель и издатель, деятель русской эмиграции. Родился в семье известного киевского адвоката Александра Соломоновича Гольденвейзера (1855—1915). Его старшие братья, — Александр Александрович (1880—1940) и Эммануил Александрович (1883—1953), — совсем молодыми, в 1900 и 1902 году соответственно, эмигрировали в США и оба сделали там блестящую карьеру: первый стал видным антропологом, одним из крупнейших специалистов по истории древних культур Америки, второй возглавлял исследовательский отдел Федеральной резервной системы, был одним из разработчиков положений о Международном валютном фонде и Всемирном банке.
Алексей был единственным из сыновей А.С.Гольденвейзера, кто пошел по стопам отца. Юриспруденцию он изучал в Киевском, Гейдельбергском и Берлинском университетах. Будучи студентом, дважды арестовывался, по данным Охранного отделения, принадлежал к студенческой фракции партии-социалистов-революционеров.
Уже работая адвокатом, Гольденвейзер-младший принимал деятельное участие в еврейской общественной жизни в Киеве: в 1917 был секретарем Совета объединенных еврейских организаций города Киева, одним из организаторов в Киеве еврейского демократического союза «Единение», делегатом Всероссийской еврейской конференции в Петрограде в июле 1917. В апреле 1918 недолгое время был членом украинской Центральной Рады (Малая рада, апрель 1918).
После прихода в Киев большевиков, упразднивших адвокатуру, не имея возможности заниматься адвокатской деятельностью, читал лекции в Институте народного хозяйства и Академии нравственных наук. 28.07.1921 вместе с женой, Е.Л.Гинзбург, тайно бежал из Киева и через Польшу уехал в Германию.
Прожил в Берлине около шестнадцати лет. Получить в Германии работу по специальности было нелегко, особенно учитывая переизбыток среди эмигрантов людей «интеллигентных профессий», в том числе юристов. Однако несомненные преимущества молодого адвоката перед многими коллегами, — знание немецкого языка и образование, частично полученное в германских университетах, — помогли ему обзавестись достаточно широкой практикой. Принимая активное участие в деятельности различных общественных организаций, А.А.Гольденвейзер со временем стал одной из ключевых фигур русско-еврейской эмиграции в Берлине.
В декабре 1937 семья Гольденвейзеров была вынуждена уехать из нацистской Германии в Америку. По прибытии в США они обосновались в Вашингтоне, а с 1938 жили в Нью-Йорке. Несмотря на трудности в процессе адаптации к американским условиям, А.А.Гольденвейзер смог интегрироваться и в эту, новую для него, жизнь.
В годы Второй мировой войны помогал евреям из оккупированной Европы эмигрировать в США, тем не менее, не смог спасти двух своих родных сестер, которые в 1943 были арестованы нацистами в Ницце и депортированы в Польшу. В 1950-е годы защищал в юридических инстанциях интересы граждан, предъявлявших претензии к немецкому правительству. Публиковался в американском ежеквартальнике «The Russian Review». Соавтор двухтомной «Книги о русском еврействе» (1960, 1968).
Скончался 4 сентября 1979 года в Нью-Йорке в возрасте 89 лет.
(При подготовке данной аннотации использованы материалы книги О.В.Будницкого «Русско-еврейский Берлин (1920—1941)»).
В одной из своих программных речей Кистяковский установил принципиальное различие между «эволюционным» и «революционным» социализмом; по отношению к первому обещана была терпимость, второму же объявлялась беспощадная борьба. И, как всегда бывает в таких случаях, эта борьба свелась к тому, что «вартовые», заменившие прежних урядников, хватали кого им было угодно из общей массы участников революционного движения; этим последним затем предоставлялось, сидя в узилищах, доказывать, что они исповедуют не «революционный», а «эволюционный» социализм. Кому не удавалось доказать это, тот обычно подвергался выдаче германским властям, упрятывавшим его в один из ближайших концентрационных лагерей.
И, как неизбежно бывает при всех формах административных репрессий, личные счеты, донос и взятка стали решающими факторами этой организованной Кистяковским юстиции.
Положение адвоката в подобных делах было совершенно бессильно. Приезжает, бывало, из какого-нибудь городка мать, сестра или жена арестованного, устанавливает со слезами на глазах гнусную подоплеку дела и молит о защите. Но что делать и чем ей помочь? Приходилось обыкновенно ограничиваться составлением какого-нибудь прошения, которое имело единственной целью успокоить несчастную женщину и едва ли когда-либо действительно помогало арестованному. Если арест был произведен немцами, и прошение подавалось в какой-нибудь штаб, то через несколько дней хоть получался тот или иной (обычно, неутешительный) ответ. Если же арестованный числился за «державной вартой» или за каким-либо «воеводой» (губернатором), то в этом случае нельзя было рассчитывать даже на ответ. В отдельных, наиболее серьезных делах, когда аресты носили массовый характер, мы пытались лично обращаться к министру юстиции, либо к прокурору судебной палаты. Нас обыкновенно принимали очень любезно и обещали полное содействие, тем дело и кончалось. Из таких крупных дел я помню в своей практике случай высылки в концентрационный лагерь всего состава еврейской общины г.Геническа по доносу уволенного учителя талмуд-торы; и арест нескольких десятков наиболее почтенных обывателей местечка Казатин, организованный, с явно шантажными целями, каким-то житомирским портным…
Еще более тяжелый характер носили массовые репрессии против крестьян. Были образованы особые комиссии по возмещению убытков, причиненных в революционную эпоху землевладельцам. Установленные комиссиями суммы убытков безжалостно выколачивались у крестьян с применением начала круговой поруки. Деревня отвечала местными восстаниями, подавлявшимися с большой жестокостью.
Из городского населения больше всех подвергались репрессиям евреи. Гетманское правительство взяло антисемитский курс, которого и следовало от него ожидать. Гетман опирался, с одной стороны, на немцев, с другой, — на правые русские круги. Во многих отношениях эти его десница и шуйца расходились и тянули каждая в свою сторону. Но в еврейском вопросе они были более или менее солидарны: и десница, и шуйца не любили евреев и приписывали евреям все крайности революции.
Когда, в конце апреля 1918 г., Центральная Рада была разогнана, в новом министерстве посты министров по национальным делам не были заняты, а затем самые министерства были упразднены. За их ликвидацию и за отказ от принципа национально-персональной автономии высказался в совете министров, между прочим, министр торговли и промышленности, еврей С.М.Гутник. Еврейский национальный совет, однако, продолжал существовать. Им мало интересовались, но его не закрывали. В главе II‑й я указал способ образования и состав этого совета: в него входили представители четырех партий (3-х социалистических и Фолькспартай), всего 40 человек. Сионисты бойкотировали Совет, ортодоксальный «Ахдус» не был в него допущен. Как я указал, положение Совета становилось совершенно ненормальным после того, как произведенные всеобщим голосованием выборы в еврейские общинные советы повсюду доставили большинство сионистам и ортодоксам. Теперь, когда за спиной Совета уже не было социалистической Рады, он совсем висел в воздухе. Приходилось либо преобразоваться и включить правые группы, либо устраниться.
Мнения по этому вопросу в Совете расходились. «Объед. еврейские социалисты», с Литваковым и Хургиным во главе, заняли совершенно непримиримую позицию. Они отказывались «своими руками передать власть в руки реакции». Но Рафес, со своим реалистическим чутьем, предлагал пойти на компромисс. Не считаться с изменившимися условиями, — говорил он в своей речи, — не значит соблюдать заветы революции. Что сказали бы мы о каких-нибудь 50-ти сечевиках, которые продолжали бы стоять и с бомбами в руках охранять опустевшее здание Рады? И должны ли мы, — сорок сечевиков, — уподобиться им и стоять у входа в Национальный Совет, который превратился в пустое место?
Точка зрения Рафеса взяла верх. Было решено включить в состав Национального Совета сионистов и Ахдус. И после продолжительных переговоров был принят следующий хитроумный модус: наличные партии сохраняют 50% мест и 50% получают вновь вступающие группы.
Нетрудно представить себе, сколь плодотворна могла быть работа конструированного таким образом нового Национального Совета. По огромному большинству вопросов голоса разделялись в нем поровну, и никаких решений не принималось. Это было абсолютно мертворожденное учреждение. Я изредка посещал заседания Совета и мог только удивляться, как взрослые люди могут так безнадежно топтаться на одном месте.
К концу владычества гетмана был, по инициативе национ. совета, созван всеукраинский еврейский съезд, состоявший из выборных делегатов, от отдельных общин. Большинство на съезде было в руках сионистов. Съезд избрал различного рода исполнительные органы и даже делегацию на мирный конгресс, но работа этих учреждений еще не успела обнаружиться, как появилась Директория, воскресившая национальную политику Центральной Рады, и в том числе еврейское министерство во главе с социалистом[79]. А затем пришли большевики, и все национальные вопросы были упразднены…
Я говорил уже о том, что благодаря частичному замирению, порядку и восстановлению права собственности, эпоха гетмана была для Киева и всей Украины временем высокой конъюнктуры. Действительно, хотя хозяйственная жизнь носила несколько взвинченный, спекулятивный характер, хотя прочной валюты не было, деньги обесценивались и цены росли, все же летом и осенью 1918 года жизнь в Киеве била ключом. Сами немцы, создавшие у нас «Ordnung»[80] и сделавшие возможным хозяйственный подъем, позитивно ничем не могли способствовать благосостоянию оккупированной Украины. Это был момент наибольшего экономического истощения Германии, и немцы ждали от нас питательной манны. Поэтому они, в нарушение всех
